Повесть временных лет летопись – древнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи – исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями). «Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет, принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров.
Самый ранний дошедший до нашего времени список Повести временных лет относится к 14 в. Он получил название Лаврентьевская летопись по имени переписчика, монаха Лаврентия, и был составлен в 1377. Другой древнейший список Повести временных лет сохранился в составе так называемой Ипатьевской летописи (сер. 15 в.).
Повесть временных лет – первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А.Шахматова (1864–1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11– начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А. Шахматову, ок. 1037, но не позже 1044, был составлен Древнейший Киевский летописный свод, повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод. В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093–1095 здесь же на основе свода Никона был составлен второй Киево-Печерский свод; его также принято называть Начальным. (Название объясняется тем, что первоначально именно этот летописный свод А.А. Шахматов счел самым ранним.) В нем осуждались неразумие и слабость нынешних князей, которым противопоставлялись прежние мудрые и могущественные правители Руси.
В 1110–1113 была завершена первая редакция (версия) Повести временных лет– пространного летописного свода, вобравшего многочисленные сведения по истории Руси: о войнах русских с Византийской империей, о призвании на Русь на княжение скандинавов Рюрика, Трувора и Синеуса, об истории Киево-Печерского монастыря, о княжеских преступлениях. Вероятный автор этой летописи – монах Киево-Печерского монастыря Нестор. В первоначальном виде эта редакция не сохранилась.
В первой редакции Повести временных лет были отражены политические интересы тогдашнего киевского князя Святополка Изяславича. В 1113 Святополк умер, и на киевский престол вступил князь Владимир Всеволодович Мономах. В 1116 монахом Сильвестром (в промономаховском духе) и в 1117–1118 неизвестным книжником из окружения князя Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) текст Повести временных лет был переработан. Так возникли вторая и третья редакции Повести временных лет; древнейший список второй редакции дошел до нас в составе Лаврентьевской, а самый ранний список третьей – в составе Ипатьевской летописи.
Почти все русские летописи представляют собой своды – соединение нескольких текстов или известий из других источников более раннего времени. Древнерусские летописи 14–16 вв. открываются текстом Повести временных лет.
Название Повесть временных лет (точнее, Повести временных лет – в древнерусском тексте слово «повести» употреблено во множественном числе) обыкновенно переводится как Повесть минувших лет, но существуют и другие толкования: Повесть, в которой повествование распределено по годам или Повествование в отмеренных сроках, Повествование о последних временах – рассказывающее о событиях накануне конца света и Страшного суда.
Повествование в Повести временных лет начинается с рассказа о расселении на земле сыновей Ноя – Сима, Хама и Иафета – вместе со своими родами (в византийских хрониках начальной точкой отсчета было сотворение мира). Этот рассказ заимствован из Библии. Русские считали себя потомками Иафета. Таким образом русская история включалась в состав истории всемирной. Целями Повести временных лет было объяснение происхождения русских (восточных славян), происхождения княжеской власти (что для летописца тождественно происхождению княжеской династии) и описание крещения и распространения христианства на Руси. Повествование о русских событиях в Повести временных лет открывается описанием жизни восточнославянских (древнерусских) племен и двумя преданиями. Это рассказ о княжении в Киеве князя Кия, его братьев Щека, Хорива и сестры Лыбеди; о призвании враждующими северно-русскими племенами трех скандинавов (варягов) Рюрика, Трувора и Синеуса, – чтобы они стали князьями и установили в Русской земле порядок. Рассказ о братьях-варягах имеет точную дату – 862. Таким образом в историософской концепции Повести временных лет устанавливаются два источника власти на Руси – местный (Кий и его братья) и иноземный (варяги). Возведение правящих династий к иностранным родам традиционно для средневекового исторического сознания; подобные рассказы встречаются и в западноевропейских хрониках. Так правящей династии придавалась бóльшие знатность и достоинство.
Основные события в Повести временных лет – войны (внешние и междоусобные), основание храмов и монастырей, кончина князей и митрополитов – глав Русской церкви.
Летописи, в том числе и Повесть…, – не художественные произведения в строгом смысле слова и не труд ученого-историка. В состав Повести временных лет включены договоры русских князей Олега Вещего, Игоря Рюриковича и Святослава Игоревича с Византией. Сами летописи имели, по-видимому, значение юридического документа. Некоторые ученые (например, И.Н. Данилевский) полагают, что летописи и, в частности, Повесть временных лет, составлялись не для людей, но для Страшного Суда, на котором Бог будет решать судьбы людей в конце мира: поэтому в летописях перечислялись грехи и заслуги правителей и народа.
Летописец обычно не истолковывает события, не ищет их отдаленные причины, а просто описывает их. В отношении к объяснению происходящего летописцы руководствуются провиденциализмом – все происходящее объясняется волей Божьей и рассматривается в свете грядущего конца света и Страшного Суда. Внимание к причинно-следственным связям событий и их прагматическая, а не провиденциальная интерпретация несущественны.
Для летописцев важен принцип аналогии, переклички между событиями прошлого и настоящего: настоящее мыслится как «эхо» событий и деяний прошлого, прежде всего деяний и поступков, описанных в Библии. Убийство Святополком Бориса и Глеба летописец представляет как повторение и обновление первоубийства, совершенного Каином (сказание Повести временных лет под 1015). Владимир Святославич – креститель Руси – сравнивается со святым Константином Великим, сделавшим христианство официальной религией в Римской империи (сказание о крещении Руси под 988).
Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте – краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее.
В состав Повести временных лет также включаются предания. Например – рассказ о происхождении названия города Киева от имени князя Кия; сказания о Вещем Олеге, победившем греков и умершем от укуса змеи, спрятавшейся в черепе умершего княжеского коня; о княгине Ольге, хитроумно и жестоко мстящей племени древлян за убийство своего мужа. Летописца неизменно интересуют известия о прошлом Русской земли, об основании городов, холмов, рек и о причинах, по которым они получили эти имена. Об этом также сообщают предания. В Повести временных лет доля преданий очень велика, так как описываемые в ней начальные события древнерусской истории отделены от времени работы первых летописцев многими десятилетиями и даже веками. В позднейших летописных сводах, рассказывающих о современных событиях, число преданий невелико, и они также находятся обыкновенно в части летописи, посвященной далекому прошлому.
В состав Повести временных лет включаются и повествования о святых, написанные особенным житийным стилем. Таков рассказ о братьях-князьях Борисе и Глебе под 1015, которые, подражая смирению и непротивлению Христа, безропотно приняли смерть от руки сводного брата Святополка, и повествование о святых печерских монахах под 1074.
Значительную часть текста в Повести временных лет занимают повествования о сражениях, написанные так называемым воинским стилем, и княжеские некрологи.
«Повесть временных лет» занимает в истории русского общественного самосознания и истории русской литературы особое место. Это не только древнейший из дошедших до нас летописных сводов, повествующий о возникновении Русского государства и первых веках его истории, но одновременно и важнейший памятник историографии, в котором отразились представления древнерусских книжников начала XII в. о месте русичей среди других славянских народов, представления о возникновении Руси как государства и происхождении правящей династии, в котором с необычайной ясностью освещены, как бы сказали сегодня, основные направления внешней и внутренней политики. «Повесть временных лет» свидетельствует о высоко развитом в то время национальном самосознании: Русская земля осмысляет себя как могущественное государство со своей самостоятельной политикой, готовое при необходимости вступить в единоборство даже с могущественной Византийской империей, тесно связанное политическими интересами и родственными отношениями правителей не только с сопредельными странами - Венгрией, Польшей, Чехией, но и с Германией, и даже с Францией, Данией, Швецией. Русь осмысливает себя как православное государство, уже с первых лет своей христианской истории освященное особой божественной благодатью: оно по праву гордится своими святыми покровителями - князьями Борисом и Глебом, своими святынями - монастырями и храмами, своими духовными наставниками - богословами и проповедниками, известнейшим из которых, безусловно, являлся в XI в. митрополит Иларион. Гарантией целостности и военного могущества Руси должно было являться владычество в ней единой княжеской династии - Рюриковичей. Поэтому напоминания, что все князья - братья по крови, - постоянный мотив «Повеcти временных лет», ибо на практике Русь сотрясают междуусобицы и брат не раз поднимает руку на брата. Еще одна тема настойчиво обсуждается летописцем: половецкая опасность. Половецкие ханы - иногда союзники и сваты русских князей, чаще всего все же выступали как предводители опустошительных набегов, они осаждали и сжигали города, истребляли жителей, уводили вереницы пленных. «Повесть временных лет» вводит своих читателей в самую гущу этих актуальных для того времени политических, военных, идеологических проблем.
ЛЕГЕНДА ОБ АПОСТОЛЕ АНДРЕЕ
Когда же поляне жили сами по себе на горах этих, тут был путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, а в верховьях Днепра — волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно дойти даже до Рима, а от Рима можно прийти по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда прийти в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет и идет к северу, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине - к варягам, а от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает в Понтийское море тремя устьями; это море именуемо Русским, - по берегам его учил святой Андрей, брат Петра.
Как говорят, когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и захотел пойти в Рим, и проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром, встав, сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? Так на этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей». И взойдя на горы эти, благословил их и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии будет Киев, и пошел вверх по Днепру. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей - каков их обычай и как моются и хлещутся, и подивился на них. И пошел к варягам, и пришел в Рим, и поведал о том, скольких научил и кого видел, и рассказал им: «Диво видел я в Славянской земле, когда шел сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются мытелью, и возьмут веники, и начнут хлестаться, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят не мытье себе, а <...> мученье». Те же, слышав, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме, пришел в Синоп.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» И ЕЕ РЕДАКЦИИ
В 1110-1113 была завершена первая редакция (версия) Повести временных лет - пространного летописного свода, вобравшего многочисленные сведения по истории Руси: о войнах русских с Византийской империей, о призвании на Русь на княжение скандинавов Рюрика, Трувора и Синеуса, об истории Киево-Печерского монастыря, о княжеских преступлениях. Вероятный автор этой летописи - монах Киево-Печерского монастыря Нестор. В первоначальном виде эта редакция не сохранилась.
В первой редакции Повести временных лет были отражены политические интересы тогдашнего киевского князя Святополка Изяславича. В 1113 г. Святополк умер, и на киевский престол вступил князь Владимир Всеволодович Мономах. В 1116 г. монахом Сильвестром (в промономаховском духе) и в 1117-1118 гг. неизвестным книжником из окружения князя Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) текст Повести временных лет был переработан. Так возникли вторая и третья редакции Повести временных лет; древнейший список второй редакции дошел до нас в составе Лаврентьевской, а самый ранний список третьей - в составе Ипатьевской летописи.
РЕДАКТИРОВАНИЕ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Став киевским князем, Владимир Мономах сохранил и свою «отчину» - княжество Переяславльское, а также Суздальскую землю и Ростовскую. Признал власть Владимира и Великий Новгород, повинуясь его распоряжениям и принимая от него князей. В 1118 году Владимир потребовал к себе «вся бояры новгородськыя» для приведения их к присяге. Часть из них он отпустил обратно в Новгород, а «иныя у себя остави». При Владимире восстановилась прежняя военная мощь древнерусского государства, ослабленная предшествовавшими феодальными распрями. Половцам был нанесен сокрушительный удар, и они не осмеливались нападать на Русскую землю…
Одной из мер при вокняжении Владимира Мономаха в Киеве в 1113 году было исправление несторовской «Повести временных лет» с целью более правильного освещения правления Святополка Изяславича, ненавистного киевскому трудовому народу. Это дело Мономах поручил игумену Выдубецкого монастыря Сильвестру. Выдубецкий монастырь был основан отцом Владимира Мономаха, князем Всеволодом Ярославичем, и, естественно, держал сторону этого князя, а после его смерти - сторону его сына. Сильвестр добросовестно выполнил порученное ему дело. Он переписал «Повесть временных лет» и дополнил ее несколькими вставками об отрицательных поступках Святополка. Так, Сильвестр ввел в «Повесть временных лет» под 1097 годом рассказ попа Василия об ослеплении Василька Ростиславича. Затем по-новому он изложил историю похода русских князей против половцев в 1103 году. Хотя этот поход возглавлялся Святополком, как старшим киевским князем, пером Сильвестра Святополк был отодвинут на второй план, а на первое место поставлен Владимир Мономах, действительно участвовавший в этом походе, но не руководивший им.
То, что эта версия не могла принадлежать Нестору, монаху Киево-Печерского монастыря, ясно из сопоставления с нею рассказа о том же самом походе, имеющегося в «Киево-Печерском патерике», идущем, вероятно, по традиции от самого Нестора. В рассказе «Патерика» Владимир Мономах даже не упомянут, а победа над половцами приписывается одному Святополку, который получил благословение перед походом от монахов Киево-Печерского монастыря.
Редактируя «Повесть временных лет» Нестора, Сильвестр не продолжил ее ни на один год, но выпустил указание на авторство киево-печерского монаха. Под тем же 1110 годом Сильвестр сделал такую приписку: «Игумен Сильвестр святого Михаила написах книгы си, летописець, надеяся от бога милость прияти при князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у святого Михаила, в лето 6624 (1116) индикта 9. А иже чтеть книгы сия, то буди ми в молитвах». Поскольку редакция Сильвестра получила официальное признание, она легла в основу всего дальнейшего русского летописания и дошла до нас во множестве позднейших летописных списков. Несторовский же текст «Повести временных лет», оставшийся достоянием только киево-печерской традиции, до нас не дошел, хотя некоторые следы отличий этого текста от сильвестровской редакции сохранились, как уже сказано, в отдельных рассказах более позднего «Киево-Печерского патерика». В этом «Патерике» сохранилось и указание на Нестора, написавшего русский «летописец».
В 1118 году сильвестровская редакция «Повести временных лет» была продолжена, по-видимому, в связи с включением в нее написанного в этом году известного «Поучения Владимира Мономаха». По убедительному предположению М. Приселкова, дополнение сделал сын Владимира Мономаха Мстислав, находившийся тогда в Новгороде. Большой интерес среди этих дополнений представляют два рассказа о северных странах, слышанные автором в 1114 году, когда он присутствовал при закладке каменной стены в Ладоге. Ладожский посадник Павел рассказал ему о северных странах, находящихся за Югрою и Самоядью. Другой же рассказ об этих странах, слышанный автором от новгородца Гюряты Роговича, помещен под 1096 годом, с указанием, что он был услышан «прежи сих 4 лет». Так как оба рассказа тесно связаны между собой по содержанию, то слова «прежи сих 4 лет» следует отнести ко времени написания этой вставки в 1118 году, когда был услышан автором и первый рассказ.. Поскольку до нас не дошел подлинник рукописи Мстислава, а только ее позднейшие списки, то единственным объяснением получившейся путаницы может быть случайная перестановка листов оригинала, с которых потом делались эти списки. Такое предположение тем более допустимо, что в имеющихся списках под 1096 годом находится и «Поучение Владимира Мономаха», написанное не ранее 1117 года.
«Повесть временных лет» как исторический источник
Абакан, 2012
1. Характеристика времени в «Повести временных лет»
Исследователи, проводящие источниковедческий анализ и синтез, прекрасно представляют сложность того интеллектуального пространства, в котором осуществляется познание. Для него важно определить доступную ему меру реального знания. «Повесть временных лет» - выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия XII в., она дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. В связи с этим, достаточно велика важность ее присутствия в истории написания летописей.
Задачи исследования - рассмотрение характеристики времени как такового, а также восприятие понятия времени в летописи.
«Повесть временных лет» - древневнерусская летопись, созданная в 1110-х. Летописи - исторические сочинения, в которых события излагаются по так называемому погодичному принципу, объединены по годовым, или «погодичным», статьям (их также называют погодными записями).
«Погодичные статьи», в которых объединялись сведения о событиях, произошедших в течение одного года, начинаются словами «В лето такое-то…» («лето» в древнерусском языке означает «год»). В этом отношении летописи, в том числе и Повесть временных лет, принципиально отличаются от известных в Древней Руси византийских хроник, из которых русские составители заимствовали многочисленные сведения из всемирной истории. В переводных византийских хрониках события были распределены не по годам, а по царствованиям императоров.
Повесть временных лет - первая летопись, текст которой дошел до нас почти в первоначальном виде. Благодаря тщательному текстологическому анализу Повести временных лет исследователи обнаружили следы более ранних сочинений, вошедших в ее состав. Вероятно, древнейшие летописи были созданы в 11 в. Наибольшая признание получила гипотеза А.А. Шахматова (1864-1920), объясняющая возникновение и описывающая историю русского летописания 11- начала 12 в. Он прибегнул к сравнительному методу, сопоставив сохранившиеся летописи и выяснив их взаимосвязи. Согласно А.А. Шахматову, около 1037 г., но не позже 1044 г., был составлен Киевский летописный свод, повествовавший о начале истории и о крещении Руси. Около 1073 г. в Киево-Печерском монастыре, вероятно, монахом Никоном был закончен первый Киево-Печерский летописный свод. В нем новые известия и сказания соединялись с текстом Древнейшего свода и с заимствованиями из Новгородской летописи середины 11 в. В 1093-1095 г. В нем осуждались неразумие и слабость нынешних князей, которым противопоставлялись прежние мудрые и могущественные правители Руси.
Повести временных лет чуждо единство стиля, это «открытый» жанр. Самый простой элемент в летописном тексте - краткая погодная запись, лишь сообщающая о событии, но не описывающая ее.
Календарные единицы времени в Повести
Изучение время исчислительных систем начального русского летописания является одной из наиболее актуальных задач отечественной исторической хронологии. Однако результаты, полученные в этом направлении за последние десятилетия, явно не соответствуют значимости решаемых вопросов.
Дело, видимо, не только (и даже не столько) в «неблагодарности» такой работы и ее преимущественно «черновом» характере. Гораздо более серьезным препятствием, на наш взгляд, является ряд принципиальных расхождений в восприятии времени и единиц его измерения современными учеными и древнерусскими летописцами.
Сказанное относится и к хронологическому материалу. Любая летописная запись (в том числе и дата - годовая, календарная, геортологическая) представляет интерес, прежде всего, как «достоверный» рассказ о том, что, когда и как происходило.
Предварительные текстологические и источниковедческие изыскания должны при этом застраховать ученого от использования недоброкачественной информации об интересующем событии, попавшей в изучаемый текст из недостоверных или непроверенных источников. Решение вопросов, «когда, как и почему сложилась данная запись», «определение первоначального вида записи и изучение ее последующих изменений в летописной традиции» казалось бы, надежно очищали исходный текст от позднейших наслоений, как фактических, так и идеологических. В руках историка (в идеале) таким образом, оказывалась «протокольно» точная информация. Из этого-то корпуса сведений историк с чистым сердцем «произвольно выбирает: нужные ему записи, как бы из нарочно для него заготовленного фонда», против чего, собственно, и были направлены все процедуры предварительной критики текста.
Между тем, как уже неоднократно отмечалось, представление о достоверности для человека Древней Руси было прежде всего связано с коллективным опытом, социальными традициями. Именно они становились в летописи основным фильтром для отбора материала, его оценки и формой, в которой он фиксировался летописцем.
Не были исключением в этом отношении и прямые временные указания, сопровождавшие изложение. На то, что прямые даты в летописи могли иметь, подобно любому иному фрагменту текста, помимо буквального еще и символический смысл, исследователи уже обращали внимание. Подобные замечания, однако, касались преимущественно календарной части дат и носили спорадический характер.
Появление прямых датирующих указаний в летописном тексте относится к середине 60-х - началу 70-х гг. Данное связывается с именем Никона Великого. До этого времени, по мнению специалистов, изучающих древнерусское летописание, прямые годовые указания были редким исключением. Точнее, обычно упоминаются лишь 2-3 даты, которые попали в Повесть из более ранних письменных источников. Примером может служить дата смерти Владимира Святославовича - 15 июля 1015 г. Остальные даты - не только дневные, но и годовые - до середины 60-х годов XI в., как полагает большинство исследователей, были рассчитаны Никоном.
Однако, основания таких расчетов реконструируются с трудом.
Еще одним ярким примером прямых датирующих указаний является хронологический расчет, помещенный в Повести под 6360/852 годом, сразу после датированного сообщения о начале правления византийского императора Михаила III:
«Тем же отселе почнем и числа положим, яко от Адама до потопа лет 2242; а от потопа до Оврама лет 1000 и 82, а от Аврама до исхоженья Моисеева лет 430; а от исхожениа Моисеова до Давида лет 600 и 1; а от Давида и от начала царства Соломоня до плененья Иерусалимля лет 448; а от плененья до Олександра лет 318; а от Олексанъдра до Рождества Христова лет 333: Но мы на прежнее возъвратимся и скажем, што ся здея в лета си, яко преже почали бяхом первое лето Михаилом, а по ряду положим числа».
О том, что практически любая календарная дата рассматривалась в контексте ее реального или символического наполнения, можно судить даже по частоте тех или иных календарных упоминаний. Так, в Повести временных лет понедельник и вторник упомянуты всего по одному разу, среда - дважды, четверг - трижды, пятница - 5 раз, суббота - 9, а воскресение («неделя») - целых 17!
Методы работы с временной информацией
При составлении летописи использовался хронологический метод. Однако, вопреки теории вероятности неравномерно распределены события и по отношению к месяцам, и по отношению к отдельным числам. К примеру, в Псковской 1 летописи есть календарные даты (05.01; 02.02; 20.07; 01.08; 18.08; 01.09; 01.10;26.10), на которые приходится от 6 до 8 событий на всем протяжении летописного текста. В то же время целый ряд дат вообще не упоминается составителем свода (03.01; 08.01; 19.01; 25.01; 01.02; 08.02; 14.02 и др.).
Все подобные случаи могут иметь достаточно обоснованные объяснения с точки зрения их событийной наполненности, либо ценностным отношением к календарной части даты. Что же касается хронографических (годовых) указаний, то они, с позиций здравого смысла, вообще не могут иметь иной смысловой нагрузки, помимо «внешнего» обозначения номера года совершения события.
Примером может служить анализ фрагмента текста, проводимая Шахматовым А.А. изучаемая состав древнерусского летописания. Им был применен сравнительно-текстологический анализ.
Основное внимание сосредоточилось на выявлении источника, которым пользовался летописец при расчете лет «от Адама». Им оказался текст, близкий славянскому переводу «Летописца вскоре» константинопольского патриарха Никифора, известному на Руси с начала XII в. Сравнительно-текстологический анализ сохранившихся списков «Летописца вскоре» не позволил, однако, выявить оригинал, которым непосредственно пользовался летописец. В то же время, исследователи неоднократно подчеркивали, что при составлении хронологического перечня в Повести временных лет при расчете периодов был допущен ряд ошибок.
Они сводились к искажению цифровой части первоначального текста в результате многократного «механического переписывания» либо неверного прочтения оригинала.
Их появление и накопление неизбежно вело к искажению суммарного числа лет. В списках, дошедших до нашего времени, от Сотворения Мира до Рождества Христова оно составляет 5434 или, «за устранением ошибок», 5453 г.
Группировка сроков в тексте летописи
Группировка сроков, приведенных в этом хронологическом перечне, по указанным периодам дает последовательность в пять промежутков времени приблизительно по 1000 лет каждый (первый период - сдвоенный). Такой результат представляется вполне удовлетворительным, поскольку тысячелетние периоды в христианской традиции часто приравнивались к одному божественному дню (ср.: «У Господа один день, как тысяча лет» - Псал. 89.5; 2 Пет. 3.8-9 и др.) или к одному «веку» (Кирик Новгородец). Имеющиеся отклонения от тысячелетнего срока пока не вполне ясны, но, видимо, тоже не лишены смысла. Во всяком случае, есть все основания полагать, что расчет лет под 6360 годом в том виде, как выглядит в Повести временных лет, выводит читателя на событие, которое должно завершить повествование, как, впрочем, и земную историю вообще - второе пришествие Спасителя.
Однако, то, что предлагаемая интерпретация первой части хронологического расчета 6360 года имеет право на существование, указывает, на наш взгляд, и сопровождающая его фраза: «Темже отселе почнем и числа положим, а по ряду положим числа». Традиционно она воспринимается как «обещание» летописца вести дальнейшее изложение в строгом хронологическом порядке.
Для средневекового читателя она могла нести и дополнительную смысловую нагрузку. Дело в том, что слово «число» кроме обычных для современного человека значений, в древнерусском языке также понималось как «мера, предел». Слово же «ряд» определяется как ряд, порядок («по ряду» - одно за другим, последовательно, непрерывно), благоустройство, а также, распоряжение, завещание, суд, договор (в частност», «положити ряд» - заключить договор).
«Новое» название Повести, однако, не столь однозначно. Словосочетание «времяньных лет» обычно переводится как «о прошедших годах», «минувших лет», «преходящих лет». По этому поводу Д.С. Лихачев писал: «Определение «времянных» относится не к слову «повести», а к слову «лет».
Резюмируя анализ времени в «Повести временных лет», следует заключить, что само название летописи, видимо, находилось в непосредственной связи с хронологической выкладкой, вставленной во втором десятилетии XII в. в статью 6360 г. Это говорит о том, что при анализе прямых временных данных, как в календарной, так и в хронографической их части, необходимо обязательно учитывать их смысловую наполненность, иногда значительно превосходящую, а то и противоречащую буквальному значению.
2.Исторические источники в «Повести временных лет»
Историческая значимость источников летописи важна. Это - исторический аспект, который позволяет насыщать российскую историческую и учебную литературу. Недаром цитатами из этого древнейшего летописного памятника уснащены все учебники по русской истории. Время от времени публикуются фрагменты, наиболее ярко характеризующие древнерусское государство и общество 9-10 вв. Исторический источник - это реализованный продукт человеческой психики, пригодной к изучению фактов с историческим значением. Различие между источниками и исследованиями. Историк пользуется не только источниками, но и исследованиями. В связи с этим важно, что исследование - субъективная концепция главного исторического события. Автор источника непосредственно описывает события, а автор исследования опирается на уже существующие источники.
Основными задачами в рассмотрении исторических источниках - анализ приемов использования автором летописи: фразеологических, аллегорических, символических, как основ нравственного мировосприятия.
При написании летописи использовались документы из княжеского архива, что позволило сохранить до нашего времени тексты русско-византийских договоров 911, 944 и 971 годов. Часть сведений бралась из византийских источников.
Приемы использования источников
В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань по черне куне" и т. п. И краткая погодная запись, и более развернутая - документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Она проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость. В центре внимания летописца - событие - «што ся здея в лета си».
Сообщения о военных походах князей занимают более половины летописи. За ними следуют известия о смерти князей. Реже, фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом, информации о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место.
Летописец пользуется средневековой системой летосчисления от «сотворения мира». Для перевода этой системы в современную необходимо из даты летописи вычесть 5508.
Связь летописи с фольклором и эпическим описанием
О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти. Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь».
К примеру, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов - братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 г. (862 г.). По приглашению новгородцев, из-за моря княжить и «володеть» Русской землей, приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.
Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три - три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями. В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Легенда о призвании князей подчеркивала абсолютную политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.
Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах. Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав. Олег - это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке, он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса, и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда, к вящему позору врагов, и славе своей родины. Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником.
К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве, - Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой, - идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.
Составители летописных сводов ХVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа, о посещении апостолом Андреем Киева, со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест. Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IХ - конца Х столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.
С помощью художественных описаний и организации сюжета, летописец вводит жанр сюжетного рассказа, а не просто записи информации.
На этих примерах видно, как занимательность эпического сюжета построена на том, что читатель вместе с положительным героем обманывает (зачастую посредневековому жестоко и коварно) врага, до последнего момента не подозревающего о своей гибельной участи.
К рассказам фольклорного, эпического происхождения относятся также предание о смерти Олега, послужившее основой сюжета для пушкинской «Песни о вещем Олеге», рассказ о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, и некоторые другие.
Апокрифические тексты в Повести
Для апокрифа характерно обилие чудес, фантастики. Апокрифы для людей, кто размышляет. Характерна примитивизация. Апокрифы - книги запрещенных индексов, хотя написаны на библейские и евангельские сюжеты. Они были ярче, конкретнее, интереснее, привлекали внимание. Апокрифы - легендарно-религиозные произведения. Апокрифы были отнесены к неканоническим, как к литературе еретической. Ересь - оппозиционные крестнические течения.
Большое значение имеют и статьи А.А. Шахматова посвященные анализу Толковой Палеи и Повести Временных лет, где он касался некоторых апокрифических вставок. Очень интересной и важной является попытка ученого проследить пути попадания апокрифического рода литературы на Русь.
Здесь явна попытка точного установления апокрифического источника рассказа летописи о разделе земель сыновьями Ноя по жребию путем непосредственного сопоставления текста. Соответственно, есть и наличие текста апокрифа в летописи.
Ветхозаветное влияние на Повесть. Так, например, Святополк, убивший по рассказу летописи своих братьев, назван в ней «окаянным» и «проклятым». Обратим внимание на корень слова «окаянный», этот корень - «каин». Понятно, что имеется ввиду библейский Каин, убивший своего брата и проклятый Богом. Как и Каин, обреченный скитаться и умереть в пустыне, скончался и летописный Святополк. Примеров подобных этому множество. Даже в плане стилистических особенностей изложения текста Библия и Повесть сходны в некоторых моментах: не раз в Повести повторяется текстовой оборот, характерный для книги Иисуса Навина, ссылаясь на то, что свидетельства какого либо события можно видеть и «до сего дня».
Однако, не все сюжеты повести «ложатся» в библейские тексты. Есть рассказы, которые написаны на библейские темы, но не согласуются с каноническим Ветхим Заветом. Один из примеров этому летописный рассказ о Ное, разделившем землю после потопа между своими сыновьями: «По потопе первие сынове Ноеви разделиша землю: Симь, Хамь, Афет. И яся въсток Симови… Хамови же яся полуденьная страна… Афету же яшася полунощныя страны и западныя…»…. «Симъ же и Хамъ и Афет, раздъливше землю, жеребъи метавше - не преступати никому в жребии братень. И живяхо каждо въ своеи части».
Следует отметить, что летопись представляют собой произведения сложного состава. Включает в себя разнородные по происхождению, содержанию, жанрам памятники: подлинные документы (напр., договоры Руси с греками 911, 944, 971 гг.), дипломатические и законодательные акты из княжеских и монастырских архивов, сведения из военной (напр., «Повесть о нашествии Батыя»), политической и церковной истории, материалы географического и этнографического характера, описания стихийных бедствий, народные предания, богословские сочинения (напр., сказание о распространении веры на Руси), проповеди, поучения (напр., Поучение Владимира Мономаха), похвальные слова (напр., Феодосию Печерскому), житийные фрагменты (напр., из жития Бориса и Глеба), цитаты и ссылки на библейские сюжеты и византийские хроники и т. д.
Ясно сейчас, что летописные своды составлены в разное время, в различных регионах, разными людьми (авторами, составителями) и подвергались, в особенности древнейшие, неоднократной редакторской переработке. Исходя из этого, летопись нельзя рассматривать как работу одного автора-составителя.Она, в то же время, являет собой единое целостное литературное произведение. Её отличает единство замысла, композиции и идейных устремлений редакторов.Языку летописи свойственны как разнообразие и пестрота, так и нек-рое единство, обусловленное работой редакторов. Ее язык не представляет собой однородную систему. В нём, кроме двух стилистических типов древне-русского литератрного языка - книжного (церк.-слав.) и народно-разговорного - нашли отражение диалектные отличия.
Отдельные языковые черты, напр. в фонетике и лексике, указывают на их источник различной региональной локализации; грамматические и синтаксические явления локализовать труднее.
Гипотеза о древнейших построениях
Изучение Начального свода показало, что тот имел в основе какое-то произведение (или произведения) летописного характера. Об этом говорили некоторые логические несообразности текста, отразившегося в Новгородской I летописи. Так, согласно наблюдениям А.А. Шахматова, в ранней летописи не должно было быть и рассказа о первых трех местях Ольги, и легенды о храбром юноше (мальчике с уздечкой), спасшем Киев от печенежской осады, и о посольствах, отправленных для испытания вер, и многих других сюжетов.
Кроме того, А.А. Шахматов обратил внимание на то, что рассказ о гибели старшего брата Владимира Святославича, Олега (под 6485/977 г.) завершался в Начальном своде словами: «И... погребоша его [Олега] на м?ст? у града, зовомаго Вручьяго; есть могыла его и до сего дне у Вручьяго града». Однако под 6552/1044 г. читаем: «Погр?бена быста 2 князя, сына Святославля: Яропълъ, Ольгъ; и крестиша кости ею», к чему в Лаврентьевской летописи добавлено: «и положиша я въ церкви святыя Богородица».
Следовательно, по мнению А.А. Шахматова, летописец, описывавший трагическую развязку усобицы Святославичей, еще не знал о перенесении останков Олега в Десятинную церковь из Вручего. Из этого делался вывод о том, что в основе Начального свода лежала какая-то летопись, составленная между 977 и 1044 гг. Наиболее вероятным в этом промежутке А.А. Шахматов считал 1037 (6545) г., под которым в Повести помещена обширная похвала князю Ярославу Владимировичу, или же 1939 (6547) г., которым датирована статья об освящении Софии Киевской и «утверждении Ярославом митрополии».
Гипотетическое летописное произведение, созданное в этом году, исследователь предложил назвать Древнейшим сводом. Повествование в нем еще не было разбито на годы и носило монотематический (сюжетный) характер. Годовые даты (как иногда говорят, хронологическую сеть) в него внес киево-печерский монах Никон Великий в 70-х гг. XI в.
Построения Шахматова были поддержаны почти всеми исследователями, то идея о существовании Древнейшего свода вызвала возражения. Считается, что эта гипотеза не имеет достаточных оснований. В то же время, большинство ученых согласно с тем, что в основе Начального свода действительно лежало какая-то летопись или монотематическое повествование. Ее характеристики и датировки, впрочем, существенно расходятся.
Так, М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что в Повести лучше отражено время правления Святослава Игоревича, нежели Владимира Святославича и Ярослава Владимировича. На основании сравнительного изучения Повести и Новгородской летописи он пришел к выводу, что в основу Повести была положена монотематическая «Повесть о начале Русской земли», опиравшаяся на устные предания об основании Киева и первых киевских князьях. Предположение М.Н. Тихомирова по существу совпадало с мнением Н.К. Никольского и нашло поддержку у Л.В. Черепнина. Они также связывали зарождение русского летописания с «какой-то старинной повестью о полянах-руси» - «ныне утраченным историческим трудом, который, не имея значения общерусской летописи и содержа известия о судьбе и стародавних связях русских племен (руси) со славянским миром, был свободен от византинизма и норманизма». Создание такого произведения приурочивалось ко времени правления в Киеве Святополка Ярополковича (Владимировича) и датировалось 1015-1019 гг. Текстологической проверки этой гипотезы проведено не было.
Попытку проверить эту гипотезу предпринял Д.А. Баловнев. Проведенный им текстологический, стилистический и идейный анализ летописных фрагментов, которые, по мнению Д. С. Лихачева, когда-то составляли единое произведение, показал, что гипотеза о существовании «Сказания о первоначальном распространении христианства» не находит подтверждения. Во всех текстах, относившихся Д.С. Лихачевым к «Сказанию», «явно не наблюдается единое повествование, не обнаруживается принадлежность к одной руке и общая терминология». Напротив, Д.А. Баловневу удалось текстологически доказать, что основу рассказов, входивших якобы в «Сказание», составляли как раз те фрагменты, которые в свое время А.А. Шахматов отнес к народному (сказочному) слою летописного повествования. Тексты же, принадлежащие к духовному (клерикальному, церковному) слою, оказываются вставками, осложнившими первоначальный текст. Причем, вставки эти опирались на иные литературные источники, нежели исходный рассказ, что, с одной стороны, обусловило их терминологические различия, а с другой, - лексическое и фразеологическое сходство с другими летописным рассказами (не входившими, по мысли Д.С. Лихачева, в состав «Сказания»), опиравшимися на те же источники.
Несмотря на расхождения с представлениями А.А. Шахматова о характере и точном времени написания древнейшего литературного произведения, которое впоследствии легло в основу собственно летописного изложения, исследователи сходятся в том, что некое произведение (или произведения) все-таки существовало. Не расходятся они принципиально и в определении даты его составления: первая половина XI в. Видимо, дальнейшее изучение ранних летописных текстов должно уточнить, что представлял собой этот источник, его состав, идейную направленность, дату создания.
Примеры источников информации Летописи
Как уже известно, литературный жанр летописи сформировался к середине XI века, но древнейшие из доступных нам списков летописей, такие, как Синодальный список Новгородской первой летописи, датируются гораздо более поздним периодом - XIII и XIV веками.
годом датируется Лаврентьевский список, первой четвертью XV века - Ипатьевский список Ипатьевской летописи, а остальные летописи - еще более поздним временем. Исходя из этого, древнейший период развития летописания приходится изучать, опираясь на малочисленные списки, составленные на 2-3 века позже написания самих летописей.
Другая проблема в изучении летописей состоит в том, что каждая из них представляет собой свод летописей, то есть пересказывает и предыдущие записи, обычно в сокращении, так, что в каждой летописи рассказывается об истории мира «с самого начала», как, например, «Повесть временных лет» начинается с «откуда есть пошла Русская земля».
Авторство «Повести временных лет», созданной в начале XII века, до сих пор вызывает некоторые сомнения: его точно звали Нестор, но вопрос об отождествлении Нестора-летописца и Нестора-агиографа, автора «Жития Бориса и Глеба» и «Жития Феодосия Печерского» до сих пор является спорным.
Как и большинство летописей, Повесть является сводом, включающим в себя переработку и пересказ многих предшествующих летописей, литературных, публицистических, фольклорных источников.
Нестор начинает свою летопись с разделения детьми Ноя земель, то есть со времен всемирного потопа: он подробно, как в византийских хрониках, перечисляет земли. Несмотря на то, что в тех хрониках Русь не упоминалась, Нестор, разумеется, вводит ее после упоминания Илюрика (Иллирии - восточного побережья Адриатического моря или народа, там обитавшего) он добавляет слово «славяне». Затем, в описании земель, доставшихся Иафету, в летописи упоминаются Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга - русские реки. В «части» Иафета, сказано в «Повести», и живут «русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь...» - далее следует перечень племен, населявших Восточно-Европейскую равнину.
История с варягами является фикцией, легендой. Достаточно упомянуть, что древнейшие русские памятники возводят династию киевских князей к Игорю, а не к Рюрику и то, что «регентство» Олега продолжалось при «малолетнем» Игоре ни много ни мало 33 года, и то, что в Начальном своде Олег именуется не князем, а воеводой…
Тем не менее эта легенда явилась одним из краеугольных камней древнейшей русской историографии. Она отвечала прежде всего средневековой историографической традиции, где правящий род часто возводился к иноземцу: этим устранялась возможность соперничества местных родов.
В поражении русских князей в битве с половцами у Треполя в 1052 году тоже видится кара божья, а после приводит печальную картину поражения: половцы уводят захваченных русских пленников, и те, голодные, страдающие от жажды, раздетые и босые, «ногы имуще сбодены терньем», со слезами отвещаваху друг к другу, глаголюще: «Аз бех сего города», и други: «Яз сея вси» такс съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к вышнему, сведущему тайная».
В описании набега половцев 1096 года летописцу опять же не остается ничего другого, как обещать страдающим христианам за муки царство небесное. Тем не менее, здесь же приводится выписка из апокрифического слова Мефодия Патарского, в которой рассказывается о происхождении разных народов, в частности, о легендарных «нечистых народах», которые были загнаны Александром Македонским на север, заточены в горах, но которые «изидут» оттуда «к кончине века» - в канун гибели мира.
Для достижения большей достоверности и большего впечатления от рассказа, в повествование вводятся описания мелких деталей: каким способом трут прикреплялся к ногам птиц, перечисляются различные постройки, которые «возгорешася» от вернувшихся в гнезда и под стрехи (опять конкретная деталь) воробьев и голубей.
Среди других записей встречаются сюжетные рассказы, написанные на основе исторических, а не легендарных событий: сообщение о восстании в Ростовской земле, возглавлявшемся волхвами, рассказ о том, как некий новгородец гадал у кудесника (оба - в статье 1071 г.), описание перенесения мощей Феодосия Печерского в статье 1091 г., рассказ об ослеплении Василька Теребовльского в статье 1097 г.
В «Повести временных лет», как ни в какой другой летописи, часты сюжетные рассказы (мы не говорим о вставных повестях в летописях XV-XVI вв.). Если брать летописание XI-XVI вв. в целом, то для летописи как жанра характернее определенный литературный принцип, выработанный уже в XI-XIII вв. и получивший у исследовавшего его Д.С. Лихачева название «стиля монументального историзма» - стиля, характерного для всего искусства этого периода, а не только для литературы.
С «Повести» начинались почти все летописные своды последующих веков, хотя, разумеется, в сокращенных сводах XV-XVI вв. или в местных летописцах древнейшая история Руси представала в виде кратких выборок о главнейших событиях.
Жития, написанные Нестором - «Чтение о житии и о погублении» Бориса и Глеба и «Житие Феодосия Печерского» представляют два агиографических типа - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме и творимых им чудесах. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона и знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем «Повести временных лет».
Резюмируя, следует отметить, что жанровое разнообразие источников обусловило богатство и выразительность языка. Они содержат ценный материал по истории лексики. В летописи отражена богатая синонимика (напр., древодЪли - плотники, стадия - верста, сулия - копье), содержится военная, церковная и административная терминология, ономастическая и топонимическая лексика (множество личных имён, прозвищ, географических наименований, названий жителей, церквей, монастырей), фразеология, употребляются заимствованные слова и кальки с греч. языка (напр., самодержъцъ, самовластьцъ) При сопоставлении лексики «Повести временных лет» можно проследить жизнь терминов, в частности военных, вплоть до их отмирания и замены новыми.
Итак, языку летописи свойственны довольно резкие контрасты: от употребления старославянизмов и конструкций, присущих книжному языку (напр., оборот дательный самостоятельный, перфект со связкой, двойственное число имён и глаголов), до народно-разг. элементов (напр., выражение не до сыти или по селомъ дубье подрало) и синтаксических построений (напр., безличных оборотов - нельз"к казати срама ради, конструкций без связки, причастий в предикативной функции - въетавъ и рече). Распределение такого рода контрастов в повести неравномерно, в частности оно зависит от жанра.
Список литературы
источник повесть временных лет
1.Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971
2.Еремин И.П. «Повесть временных лет»: Проблемы ее историко-литературного изучения (1947). - В кн.: Еремин
И.П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М. - Л., 1966Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб, 1856
Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. - Л., 1947
Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII в. М., 1969
Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. М. - Л., 1963
Творогов О.В. Сюжетное повествование в летописях XI-XIIIвв. . - В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970
Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977
Лихачев Д.С. Великое наследие. «Повесть временных лет» Избранные работы: В 3 тт., т. 2. Л., 1987.
Шайкин А.А. «Се повести временных лет»: От Кия до Мономаха. М., 1989
Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI-XII вв.- СПб., 2003.
Репетиторство
Нужна помощь по изучению какой-либы темы?
Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку
с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.
Характеристики князей в летописи бывают как прямые (чаще всего изложенные в посмертных панегириках или в комментариях летописца к отдельным событиям − обширными авторскими ремарками сопровождается, например, повествование о крещении Руси Владимиром), так и косвенные. По большому счету своеобразное представление автора о том или ином князе отразились почти в каждом летописном упоминании о нем. Подчас такие характеристики противоречивы и содержат следы разновременных летописных наслоений.
Поскольку легендарный родоначальник династии Рюриковичей удостоен в «Повести временных лет» лишь нескольких беглых упоминаний, изложение наблюдений начнем с Олега. Первое, что всячески стремился подчеркнуть летописец в связи с этим князем – законность его вокняжения. В небольшую летописную статью вместилось и обозначение статуса этого исторического персонажа – «от рода» Рюрика, и описание некоей церемонии передачи в его руки «княженья» и малолетнего Игоря. В дальнейшем и сам Олег неизменно выглядит у летописца неким скрупулезным законником. Он рассаживает своих наместников по городам, устанавливает для окрестных племен дани, заключает договоры с греками. Отдельного внимания заслуживает история прихода князя Олега в Киев, изложенная в статье под 6390 (882) годом.
С одной стороны, здесь может показаться, что князь ведет себя как коварный обманщик – он прячет в ладьях своих воинов и выманивает из города Аскольда и Дира, представившись купцом и их родственником. Однако, с другой стороны, Олег выступает защитником интересов малолетнего Игоря, по версии летописи, единственного законного претендента на власть, чьи права ущемили бояре Рюрика, завладевшие землей полян. Летописные события вновь обретают характер церемонии: пришедшие на зов самозванцы покорно выслушивают обвинения Олега.
Еще одно обличие Олега в летописи – удачливый воин и жестокий военачальник. Этот князь не только значительно расширил территорию Руси, собирая многообразную дань и военные трофеи. Во главе большой объединенной армии с помощью хитроумного военного плана он вынудил просить о снисхождении непобедимых греков. Правда, Олег был чрезвычайно жесток с греческими пленниками, и летописец объясняет это своеобразными традициями войны. Несколько двойственным выглядит в летописи отношение Олега к религии. С одной стороны, он язычник, сжигавший около Константинополя христианские храмы, чья дружина клялась при заключении договоров языческими богами. Олег обращался с просьбой предсказать судьбу к волхвам и кудесникам и получил от своих соплеменников прозвище «Вещий», возможно, намекавшее на жреческие функции князя. С другой стороны, Олег признавал христианские клятвы греков, которым он, кстати, напомнил святого Димитрия Солунского. Князь не возражал, когда греки учили его послов своей вере и даже заявил своему кудеснику: «То ти неправо глаголють волсъви, но все лжа есть». Правда, за невнимательное отношение к предсказаниям Олег, в конце концов, поплатился жизнью.
Летописный Игорь положительным правителем не выглядит. В большинстве статей, где упомянут этот князь, он кажется слишком пассивным, недостаточно энергичным. Если верить «Повести», будучи наследником Рюрика, Игорь долгое время вообще не правил, за него это делал Олег. Из текста «Повести временных лет» следует, что Игорю на начало его княжения было не менее 24-х лет. Академик Творогов называет и другую цифру – не менее 33-х лет. В последнем случае регентство Олега вообще представляется неким историческим мифом, так что на самом деле Олег и Игорь вполне могли быть самостоятельными князьями. Однако и когда Игорь вырос, он, по словам летописца, только собирал дань после своего опекуна, даже жену ему «привели», тогда, как обычно летопись сообщает про князей − «поя себе жену», т.е. искали себе жену.
Не вполне героической выглядит и воинская деятельность Игоря. Молодой князь только однажды победил древлян, но не покорил их, как раньше Олег. Порою во время похода дружина принимает решение и диктует князю, что ему делать – брать дань с греков или идти к древлянам. Не походит Игорь на своего предшественника и во время похода на греков. Он мучает пленников, проявляя при этом столь зверскую изобретательность, что летописец даже составил список таких казней. Однако в дальнейшем Игорь, предавший огню значительную часть греческого побережья и имевший в своем распоряжении армию в пять раз большую, чем у Олега, оказывается вынужден отступить. Более того, по сообщению летописца на этот раз князь до византийских земель вообще не дошел, но согласился взять дань, предложенную греками.
Эта последняя подробность раскрывает еще одну черту Игоря Рюриковича, постоянно отмечаемую составителем летописи, – его жадность. И действительно, автор то и дело упоминает, что во время своих поход Игорь пытался собрать как можно больше дани и трофеев. Уже в походе 941 г. Игорь, по словам летописца, «взял именья немало». Второй раз отправившись на греков, он даже не начал военных действий, услышав предложение императора о прибавке к тому, что установил Олег. А еще через год, хотя с греков и была стребована дань, дружина вновь жаловалась Игорю на скудость в оружии и одежде. Тогда князь отправляется к древлянам и начинает творить там, по сути, произвол, к прежней дани он прибавляет новую, а обойдя древлянские земли, внезапно решает походить еще. Такое решение вызвало возмущение древлян, они пытаются образумить князя, а затем убивают и хоронят его где-то «у Искоростеня», т. е. вне городской черты, что считалось для князя позорным.
Княгиня Ольга охарактеризована в летописи как «смыслена» и как «мудрейши всех человекъ». Однако, наряду со сметливостью и хитроумием, летописца, по-видимому, интересовала еще одна черта княгини – её умение соблюсти дипломатический этикет. Ведь большинство поступков Ольги, на которые обратил внимание составитель летописи, имели одну-единственную цель – без мужа, без дружины, ведя тонкую дипломатическую игру, все-таки остаться у власти и тем самым сохранить жизнь сыну Святославу, которого коварные древляне уже мечтали погубить.
Так в летопись попадают три эпизода, которые среди исследователей принято называть «местями княгини Ольги». Здесь рассказывается, как после гибели Игоря в Киев приплыли двадцать лучших древлянских мужей, чтобы просить вдову стать женой их князя Мала. Ольга же при этом ведет себя так, как будто бы она не вдовая княгиня, а сам киевский князь. Летописец постепенно, со всеми подробностями, разворачивает перед ними картину церемонной великокняжеской аудиенции. Заранее уведомленная о происходящем Ольга, сидящая в высоком тереме, призывает послов и начинает вновь расспрашивать их о цели приезда. Грубоватые древляне поступают здесь не слишком дипломатично. Вначале они весьма нелестно отзываются о погибшем Игоре, а затем сразу же начинают расхваливать своего князя. Мудрая Ольга этой бестактности, кажется, не замечает, по крайней мере, отвечает послам неожиданно мягко и, по-видимому, подчиняясь принятому этикету: «Любо ми есть речь ваша…», но тут же ставит им одно условие – наутро им явиться к ней снова, будучи принесенными в ладье, тем самым якобы желая еще раз почтить их. Столь странное требование княгини напоминает ситуацию из волшебной сказки, как мы увидим далее, Ольга на самом деле начинает «говорить клюками», т. е. задавать загадки недалеким древлянам. Смысл первой из них в том, что на Руси в ладьях носили не только особо чествуемых людей, но и покойников, а само слово «почтити» означало не только «оказать честь», но и «похоронить с почетом».
Таким образом, оговаривая подробности появления древлян на княжеском дворе, заносчивые послы и мудрая княгиня с самого начала имели в виду абсолютно разные вещи. При этом мы не можем сказать, что Ольга просто напросто обманула присланных к ней гонцов. Это уронило бы её княжеское достоинство. Ведь она заранее предупредила их о том, что с ними произойдет, но послы были вольны истолковать ее слова так, как им заблагорассудится. Более того, древлянские посланники приняли охотно все условия княгини и наутро улеглись в собственную ладью. Но даже когда злополучное посольство уже оказалось на дне ямы, заблаговременно вырытой киевлянами среди княжеского двора, Ольга еще раз осведомилась у осознавших наконец суть происходящего гонцов, добра ли им честь. «Пуще (т. е. позорнее) ны Игоревы смерти», – ответили древляне, тем самым признавая поступок Ольги достойной местью за смерть мужа. И лишь после того, как злосчастное посольство само произнесло себе приговор, Ольга повелела засыпать яму.
Далее, продолжая действовать по правилам брачного церемониала, княгиня отправила гонцов в древлянскую землю с требованием прислать к ней более знатное посольство. Но вновь пришедших лучших древлянских мужей из числа правителей она отправляет помыться в баню. Вторая загадка княгини Ольги основывалась, вероятнее всего, на обычае обмывать покойников, а также на том, что сожжение существовало у полян как погребальный языческий обряд, кстати, подробно описанный в недатированной части «Повести временных лет». В итоге нежеланные древлянские гости, не сумевшие распознать потаенный смысл княгининой просьбы, оказываются сожженными в бане.
Вслед за тем Ольга объявляет о своем желании отправиться в земли соседнего племени, дабы поплакаться над гробом мужа, т.е. устроить ритуальное оплакивание и тризну. Княгиня вновь действует, всецело подчиняясь обычаям. Ведь, с одной стороны, не исполнив всех погребальных обрядов про первому мужу, нельзя было выйти замуж вновь, а с другой, − именно невесты в Древней Руси обычно отправлялись в путешествие к дому жениха.
На могиле Игоря, находившейся, как мы помним, в безвестном месте за городом, Ольга повелела насыпать памятный холм. А вот последовавшую затем тризну по Игорю княгиня превращает в поминки по незадачливым сватам, когда прислуживавшие ей в начале пира отроки пьют уже «в честь» (или – «в память») мертвецки упившихся древлян, которых дружина затем «иссекает».
В летописи помещен рассказ и еще об одной, четвертой, мести Ольги – сожжении главного древлянского города Искоростеня. На сей раз княгиня появляется в земле обидчиков мужа во главе большой дружины в сопровождении варяжских воевод. Упомянута здесь и трогательная подробность – участие в битве юного Святослава. Однако постепенно внимание летописца вновь оказывается сосредоточено на Ольге. Именно с ней ведут переговоры жители осажденного города. Именно благодаря её хитроумному плану Искоростень в конце концов оказывается не только взят, но и сожжен дотла.
Интересна речь княгини, обращенная к древлянам, ибо «смысленая» киевская правительница продолжает и здесь говорить «клюками», всячески стремясь развеять опасения жителей Искоростеня, накрепко затворившихся в городе из опасения страшной мести. Ольга в то же время с подозрительной настойчивостью повторяет: «Мало у вас прошю… сего прошю у вас мало. Вы изнемогли в осаде, да сего прошю у вас мало». Подобная игра слов, к сожалению, не всегда сохраняемая в переводах княжеской речи на современный русский язык, как-то уж очень напоминает имя древлянского князя, ранее упоминавшееся в летописи. И ведь действительно, после сожжения главного из своих городов и пленения старейшин, обложенные тяжкой данью древляне навсегда теряют независимость и оказываются ровно в таком положении, как если бы они выдали Ольге своего князя в качестве дани.
В дальнейшем летописном повествовании разумная Ольга изображается и как устроительница порядка в государстве. Обходя все свои земли, она устанавливает налоги и дани, сначала у древлян, а затем в Новгороде и Пскове.
Характерно, что в описываемых в «Повести» многочисленных событиях Ольга никак не проявляет себя и даже почти не упоминается. Теперь она старая матерь Святослава, бабушка троих внуков. Такая перемена в характеристике героини объяснима как общественным укладом Древней Руси, так и религиозными воззрениями княгини, а возможно, и повествовавшего о ней летописца. С одной стороны, с началом княжения Святослава княгиня из всесильной регентши превращается в фигуру юридически не самостоятельную, лишенную всякой власти, своеобразную королеву-мать. Не случайно даже рассказ о попытках Ольги склонить сына к принятию христианства составитель летописи помещает ранее известия о том, что сын Игоря возмужал и начал череду удачных походов на соседние племена. С другой стороны, пожилая княгиня (даже при всех нестыковках летописного летосчисления), к 968 году перешагнувшая свой 60-летний рубеж, только однажды в своей жизни бывшая замужем, воспитавшая сына и неукоснительно следовавшая со времени своего крещения требованиям христианского благочестия, отныне соответствовала тем критериям истиной вдовицы, которые были сформулированы еще в послании апостола Павла. Летописец не мог не знать, что во времена возникновения первых христианских общин благочестивые вдовы находились на их иждивении и попечении, возможно, поэтому дожившая до преклонного возраста киевская княгиня в его повествовании бездействует, ожидая опеки и защиты повзрослевшего сына.
Сын Ольги Святослав, не послушавший уговоров матери принять крещение, был, очевидно, весьма несимпатичен составителям летописи. Поэтому печальную кончину этого князя автор предрекает в самом начале рассказа о нем. А наряду с героическими чертами Святослава – многочисленными завоеваниями и умением довольствоваться в походах лишь самым необходимым, безудержной храбростью − в «Повести временных лет» упоминаются и негативные. Сын Игоря в летописном повествовании проявляет своеобразную алчность. Его главным аргументом при перенесении столицы в Переяславец-на-Дунае было удобство доставления туда дани. Да и греческие подношения, картинно продемонстрировав иноземным посланцам небрежение ко всему, кроме оружия, Святослав все-таки повелел свои отрокам принять. Княжеская храбрость под пером летописца порой весьма напоминает неоправданное безрассудство. Именно самонадеянность подвела князя, когда в последний раз, не вняв совету воеводы, он направился прямо навстречу поджидавшим его печенегам.
Кроме того, Святослав коварен. Так договор с греками был нужен ему лишь для того, чтобы проследовать мимо их земель с небольшой дружиной. Не слишком заботился князь и о судьбе своей земли. Довольно равнодушно рассадив сыновей по разным городам, Святослав лишь незадолго до своей гибели с сожалением вспомнит о том, что русская земля далече.
Одним из центральных персонажей «Повести временных лет» является Владимир I Креститель. Летописный рассказ об этом князе содержит множество разнородных наслоений и, очевидно, неоднократно перерабатывался летописцами, так что известные предания: об обстоятельствах женитьбы Владимира на полоцкой княжне Рогнеде или радимичах, бегающих от волчьего хвоста, − соседствуют здесь с христианской легендой о киевских первомучениках-варягах, обширными книжно-дидактическими рассуждениями автора и даже конспективным изложением всего Ветхого и Нового Завета в знаменитой «речи философа». В итоге образ Владимира в летописи получился неоднозначным. Так, словно перед нами не один, а два или три разных князя.
Владимир-язычник напоминает здесь несколько своего отца – это воинственный и удачливый, но коварный князь. Он совершает многочисленные походы, с легкостью покоряя окрестные племена. При этом, в отличие от излишне самонадеянного Святослава, летописный Владимир с самого начала проявляет себя как осторожный и осмотрительный дипломат. Уже имея в своем активе такой список побед, от которого вполне могла бы закружиться голова, он предпочитает заключить крепкий мир с богатыми и воинственными болгарами. По крайней мере, так можно истолковать совет воеводы Добрыни поискать данников-«лапотников», которому и последовал князь.
Еще несколькими годами ранее киевский правитель находчиво избавляется от наемников-варягов, при этом не причинив им никакого вреда. Правда, в самом начале своего княжения Владимир убивает своего родного, (причем старшего!) брата, Ярополка и делает это совершенно осмысленно, сначала наняв для похода на Киев варяжскую дружину, затем подкупив братнего воеводу Блуда. Однако отношение летописца к этому факту было, по-видимому, двойственным. Будучи не в силах совершенно оправдать Владимира, он все-таки пытаясь снять с него как можно большую часть ответственности.
С одной стороны, еще задолго до похода на Киев младший Святославич рыцарственно посылает гонцов к брату с предупреждением о своих намерениях, а чуть позже летописец вкладывает в его уста фразу, весьма созвучную той, что произнес впоследствии Ярослав Владимирович, отправляясь на Святополка Окаянного: «Не язъ бо почалъ братью бити…». Несравнимо большее осуждение летописца вызывает предавший Ярополка воевода, не только удостоенный обширного обличения, но и изображенный в летописи наиболее активным участником заговора.
С другой стороны, летописец все-таки изображает Владимира закоренелым язычником. Обосновавшись в Киеве, князь ставит там целый пантеон идолов, и, возвращаясь из военных походов, иногда приносит им жертвы. А самым большим княжеским пороком оказывается женолюбие. Летопись упоминает не только нескольких языческих супруг Владимира, но и 800 его наложниц, а также то, что князь вообще был «несытъ блуда». Правда, историческая основа подобных сообщений остается для нас весьма туманной. По восточным представлениям, например, размер гарема призван свидетельствовать прежде всего о могуществе правителя, а из дальнейшего летописного повествования упоминания о судьбе наложниц Владимира вообще чудесным образом выпадают.
Другой образ Владимира в летописи – это образ князя, занятого испытанием вер, выбором для Руси новой, объединяющей разрозненные племена религии. При чтении этого отрывка, начинающегося статьей 6494 (986) года, ясно ощущается, что написан он православным книжником, совершенно точно знающим, чем все окончилось. Выбор князя, словно был предрешен. Основная же идея повествования о выборе веры заключается в том, чтобы сделать принятие Русью православия делом максимально независимым от Византии, и поэтому Владимир предстает здесь непредсказуемым собеседником, тонким и осведомленным дипломатом. Показательно, что отношения князя к представителям различных религий существенно различается.
Так, сладко заслушавшись болгар-магометан, он находит затем весьма бытовой поверхностный предлог для непринятия ислама и отвечает миссионерам чуть ли не пословицей. А в ответ на весьма похожие требования хазар князь вдруг проявляет вдруг столь тонкое знание основ иудаизма, каким обладали лишь умудренные опытом многовековой полемики христианские книжники. И в итоге иудеи уходят из Киева посрамленные. В то же время в разговоре с посланцами папского престола Владимир вынужден был довольствоваться лишь туманной ссылкой на традицию: «Отцы наши сего не приняли суть», в которой можно усмотреть намек на западные миссии, прибывавшие, согласно германским источникам, еще ко двору Ольги.
Дипломатичность княжеского ответа понятна – официальный разрыв между западной и восточной ветвями христианства, о котором уже хорошо знал составитель «Повести временных лет» в начале XII столетия, состоялся лишь через семь десятков лет после описываемых событий.
В отличие от всех предшествующих посланцев греческий философ произносит в летописном повествовании огромнейшую речь, по ходу которой Владимир лишь иногда вставляет точные, но бесстрастные вопросы. Так что летописный текст весьма начинает походить на катехизис, т. е. сборник, содержащий изложение основ христианского вероучения, которое, согласно средневековой традиции, обычно строится в форме вопросов и ответов.
Итог беседы Владимира с философом предопределен общим замыслом повествования о выборе веры. Князь не дает окончательного ответа, решив подождать «еще мало».
Третий Владимир «Повести временных лет» – это князь-христианин градо- и храмостроитель. Неожиданно в этой части повествования киевский правитель оказывается довольно слабым полководцем. Правда, он воюет с печенегами и даже побеждает их, но все же большинство военных успехов Владимира в этот период оказываются связанными с какими-то дополнительными обстоятельствами, будь то храбрость и сила юноши-кожемяки, находчивость белгородцев, или княжеский обет построить церковь в Васильеве.
Не слишком удается летописному Владимиру и поддержание порядка в государстве. Составитель летописи упоминает законодательные эксперименты князя, пытавшегося отменить вначале смертную казнь, а затем денежные штрафы. Впрочем, этот эпизод «Повести временных лет», где активную роль играют епископы и старцы, то и дело пытающиеся указывающие князю, как ему поступать, можно интерпретировать и как сатирический выпад летописца против вмешательства церкви в дела государства. Ведь ни до, ни после этого случая законодательная деятельность русских князей в поле зрения летописи не попадали, а порядок на Руси, если верить «Повести», водворился лишь после того, как Владимир принял решение вернуться к законодательным основам, существовавшим еще задолго до крещения.
Основное внимание летописца в этот период жизни князя привлекают широкие пиры Владимира, во время которых пища также раздавалась всем больным и убогим Киева. Сам же князь, сидящий за пиршественным столом вместе со своей дружиной и совещающийся с ней об устройстве страны и военных делах, здесь чрезвычайно напоминает былинного Владимира Красное Солнышко, воплощавшего собой идеальные черты русского князя.
А вот деятельность Ярослава Владимировича, впоследствии прозванного Мудрым, получила в «Повести временных лет» весьма неоднозначную оценку. Возможно, составление летописи слишком долго находилось в руках противников князя, например, при дворе его брата Мстислава Владимировича, и поэтому летописный Ярослав приобретает знакомые летописные черты мудрого и просвещенного правителя лишь в некоторые последние годы своего княжения.
Гораздо чаще летописец обрисовывает этого исторического персонажа гротесково-сатирически. Так, молодой Ярослав, посаженный Владимиром на княжение в Новгороде, изображен здесь как жадный, непокорный князь. В 6522 (1014) году он отказывается отослать в Киев дань, как делали до этого все новгородские посадники, а на следующий год даже нанимает варягов, чтобы воевать против собственного отца. Далее он представлен повествователем и как слабый, немудрый, коварный воевода. Сидящие без дела в Новгороде варяги начинают творить насилие горожанам и их женам. В ответ новгородцы избивают часть варяжской дружины, но и сами оказываются убиты Ярославом, обманом заманившим их в ловушку. Однако буквально в ту же ночь оставшийся без дружины незадачливый новгородский властитель получит от сестры известие о смерти отца и гибели братьев – Бориса и Глеба и вынужден будет со слезами просить прощение у вече.
Позднее в портрете Ярослава появятся черты праведного мстителя за смерть братьев, исполнителя Божьей воли. Летописец даже вкладывает в его уста знакомую фразу: «Не я почах избивати братию, но он. Да будет отместник Бог крови братья моя». Однако в целом отношение летописи к этому князю изменится далеко не сразу. Так, например, летописец сообщает, что отправившись в поход на Святополка Ярослав целых три месяца не решался вступить в битву, так что расположившиеся по разные берега Днепра дружины двоих князей достояли там да самых заморозков, т. е. до времени года, когда конным воинам, державшим лошадей на подножном корме, необходимо было либо немедленно вступать в бой, либо расходиться, как говорится, по зимним квартирам. Более того, по версии «Повести временных лет», первое сражение Ярослава со Святополком вполне могло вообще не состояться, если бы не заносчивость Святополкова воеводы, «выехавшего на берег укоряти новгородцев». После этого оскорбленная дружина якобы заявила своему предводителю, что она может вступить в битву и без его участия. Наконец победа, одержанная Ярославом, увязывается в летописи с таким количеством оговорок и обстоятельств, что финальное водворение князя на киевском престоле совсем не кажется справедливой наградой за проявленную доблесть.
Положение не меняется и через два года. Теперь уже Ярославов воевода при очередном военном столкновении укоряет и дразнит польского короля. Поступок запредельной дерзости, если учесть свято почитаемую в средние века разницу между монархом и любым из его подданных. Даже упомянутые выше распоясавшиеся дружинники Святополка такого себе не позволяли и обращались в первую очередь к своим новгородским коллегам, задевая князя лишь косвенно. Однако оскорбленный монарх немедленно переправляется на другой берег, и Ярославу не остается ничего другого как с позором бежать. Причем, добравшись до родного Новгорода, князь собирался бежать и далее за море, но новгородцы останавливают его, затем собирают деньги и приводят из-за моря варягов, т. е. фактически и создают ту княжескую армию, с которой он год спустя одержит победу на Альте.
Описание альтинского сражения выделяется из окружающего повествования героической патетикой, однако, еще через несколько лет, рассказывая о столкновении Ярослава с родным братом Мстиславом, летописец не найдет детали более достойной упоминания, чем золотой плащ варяжского князя Якуна, который этот наемник к тому же еще и потерял, убегая с поля боя.
Отношение летописца к Ярославу меняется в лучшую сторону лишь после 1026 года, когда князь заключает со своим братом договор о мире и разделе русской земли. С этого времени Ярослав Владимирович приобретает наконец черты привычные для хорошего, положительно оцениваемого летописцем князя. Он побеждает поляков и печенегов, распределяет между дружинниками земли, основывает города.
Лишь после смерти Мстислава Владимировича, фактически в одной только статье 1037 года «Повести временных лет» показывает Ярослава соответственно тому имени, с которым он остался в отечественной истории и памяти потомков. Летописец отмечает любовь князя к монашеским уставам и книгам. Нашла отражение в русской летописи и градостроительная деятельность Ярослава, причем в приведенном здесь простом перечне киевских храмов скрывается очевидный для летописца княжеский замысел о новом статусе русской столицы. Действительно, возводя в Киеве храм святой Софии и Золотые ворота, Ярослав тем самым превращал свой город в некое подобие заморского Константинополя.
Необходимо отметить, что греки, в свою очередь, заимствовали идею Золотых ворот из Иерусалима. Именно через них, по преданию, Иисус Христос въехал в город за неделю до Воскресения. С тех пор подобными элементами священной топографии старался обзавестись всякий город, претендовавший на звание столицы православного государства. Символика храмов претерпела впоследствии изменения, но вот Золотые ворота были несколько веков спустя во Владимире, а в Москве их роль во время определенных церемоний выполняли ворота Спасской башни Кремля.
Таким образом, князь представлен в летописи не просто заказчиком новых храмов, он основывает в Киеве метрополию. И целенаправленно перестраивает город, подчеркивая его столичный статус. В дальнейшем в поле зрения летописца будут регулярно попадать сведения о церковно-государственной деятельности Ярослава, будь то сообщения о его покровительстве монастырям, постановление первого митрополита русича, или несколько курьезный, с точки зрения христианских канонов, случай посмертного крещения ярославовых племянников – Ярополка и Олега.
Однако в общей канве летописи подобные сообщения перемежаются с повествованиями о не совсем, по-видимому, удачных военных походах князя. Создается странное впечатление, что суть деятельности Ярослава Мудрого летописец так и не понял, по крайней мере, изображенный им князь растерял уже часть черт, присущих бывшим до него варяжским конунгам – правителям–военачальникам, в первую очередь, воинам и оборонителям Руси. А вот сведения о дипломатических успехах киевского правителя, чьи дочери и внучки стали супругами многих европейских монархов, в русскую летопись странным образом не попали, отчего весь летописный облик Ярослава выглядит несколько расплывчатым и двойственным.
В «Повесть временных лет» включены исторические сказания. Ярким примером подобного включенного в текст летописи сказания является повесть об ослеплении князя Василька Ростиславича Теребовльского, помещенная здесь под 1097 годом. Судя по упоминаниям в тексте «Повести», автором её был очевидец и участник событий некий Василий, в котором разные исследователи склонны были видеть то священника-духовника ослепленного князя, то светское лицо. Объем литературного наследия Василия специалисты также оценивают по-разному. Одни считают его автором лишь нескольких отрывков, другие приписывают перу этого автора всю статью 1097 года и ряд других фрагментов летописи. Существует даже гипотеза, объявляющая этого книжника составителем одной из редакций «Повести временных лет».
При этом, по всей видимости, повествование о Васильке Теребовльском не могло быть создано раньше 1112 года, поскольку в нем упомянута смерть князя Давида Игоревича, пришедшаяся на этот 1112 год. По своему идейному содержанию и образному составу рассказ об ослеплении Теребовльского князя отчетливо перекликается со «Сказанием о 
Борисе и Глебе». Так, основной идеей обоих повествований становится необходимость соблюдения княжеского вассального долга.
В основе обоих сюжетов оказываются истории о преступлениях князей, коварством устраняющих возможных соперников с политической арены. Более того, подобно «Сказанию о Борисе и Глебе», повесть об ослеплении Василька оказывается наполнена многочисленными речам и диалогами, мастерски воссозданы здесь психологические портреты князей. Подобно Борису из «Сказания», теребовльский князь здесь стремится на встречу к старшему брату, даже не смотря на предостережение слуг о том, что его хотят захватить. Прочно верить в собственную безопасность князя заставляет не только надежда на Бога, но совершенное князьями незадолго до того на Любеческом съезде крестоцелование. Впоследствии Василько не только яростно сопротивляется своим ослепителям, так, что совладать с ним еле смогли четыре человека, но и дважды мстит своим врагам, чего, по мнению автора, делать совсем не следовало.
Литературное мастерство автора вполне проявляется и в изображении противников Василька. Вопреки своей роковой роли в сюжете повести князья, захватившие своего двоюродного брата, совершенно не выглядят здесь хладнокровными злодеями. Так, один из них, Давыд, решается на преступление только после настоятельных уговоров брата. Оставшись наедине с будущей жертвой во время совместного завтрака, от напряжения он и вовсе лишается дара речи. Другой преследователь теребовльского князя, Святополк Киевский, не решается сам распорядиться о казни Василька. Для принятия окончательного решения прибегает к совету киевского вече. Впоследствии братья постоянно будут перекладывать вину за преступление друг на друга.
Исследователи видят глубокий смысл в том, что единственным положительным героем повести о Васильке оказывается Владимир Мономах. В пространной авторской характеристике этот персонаж наделяется многими чертами, традиционными для княжеских панегириков. Здесь упоминается, например, что Мономах очень любил своего отца «и не ослушася его ни в чем же» «и в животе и по смерти». Кроме того, этот князь чрезвычайно почитал священнический чин, необычайную благожелательность проявлял князь также и к мирянам. Не удивительно, что именно к этому князю обращаются в итоге жители Киева с просьбой примерить враждующих князей. Стремление автора прославить в своем сочинении великодушие и государственную мудрость Владимира Мономаха позволило исследователям сделать предположение, что вся повесть об ослеплении была создана именно по поручению этого князя.
Одним из памятников древнерусской литературы этого периода является «Поучение Владимира Мономаха», главная идея которого лежит несколько в стороне от религиозной тематики. «Поучение» призвано служить наставлением будущих князей. Мономах включает в рамки произведения рассказ о собственной жизни, где указывается, что сам он был всегда послушен старшим и самых юных лет без промедления выполнял поручения отца и братьев, практически вся его жизнь прошла в больших и малых военных походах: ведь древнерусский князь, в отличие от монархов более позднего времени, − это, прежде всего, военачальник и защитник своей земли.
Не имея возможности говорить более подробно о других памятниках этого периода, назовем их. К древнейшей русской агиографии можно отнести «Сказание о Борисе и Глебе». Житийная литература представлена «Житием Феодосия Печерского». Большую роль сыграл и «Киево-Печерский патерик». Жанр патериков (от греческого πατεριχόν – собрание рассказов о монахах или отцах, от чего происходит также русское название этого вида сборника − «Отечник») стал известен на Руси из переводной литературы. И надо отметить, что повествования, вошедшие в состав «Киево-Печерского патерика» различны по своему характеру. Древнерусское торжественное красноречие представлено «Словом о Законе и Благодати» митрополита Илариона. В этот же период творил известный писатель и церковный деятель Кирилл Туровский. Развивался и жанр хождений, возникший именно в этот изучаемый нами период, и представлен он на этом этапе «Хождением игумена Даниила». Но, безусловно, центральное место в этом и не только в этом периоде, но и во всей древнерусской литературе занимает «Слово о полку Игореве», сочинение, оказавшее огромное влияние на развитие не только древнерусской литературы, но и русской литературы нового времени. Поэтому «Слову о полку Игореве» будет посвящена отдельная лекция.
Уже в самом названии — «Се повести времянъных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» — содержится указание на идейно-тематическое содержание летописи.
Русская земля, ее исторические судьбы, начиная с момента возникновения и кончая первым десятилетием XII в., стоят в центре внимания летописи.
Высокая патриотическая идея могущества Русской земли, ее политической самостоятельности, религиозной независимости от Византии постоянно руководит летописцем, когда он вносит в свой труд «преданья старины глубокой» и подлинно исторические события недавнего прошлого.
Летописные сказания необычайно злободневны, публицистичны, исполнены резкого осуждения княжеских усобиц и распрей, ослабляющих могущество Русской земли, призыва блюсти Русскую землю, не посрамить земли Русской в борьбе с внешними врагами, в первую очередь со степными кочевниками — печенегами, а затем половцами.
Тема родины является определяющей, ведущей в летописи. Интересы родины диктуют летописцу ту или иную оценку поступков князя, являются мерилом его славы и величия.
Живое чувство Русской земли, родины и народа сообщает русскому летописцу ту небывалую широту политического горизонта, которая несвойственна западноевропейским историческим хроникам.
Вдумаемся в заглавие, данное начальной русской летописи,— «Повести времяньных лет». Ведь слово «повести» означает здесь рассказ, т. е. то, что поведано о прошлом Русской земли с целью установить, «откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити...».
Если работа по составлению летописи началась в 30 — 40-е годы XI в., то ее создатели выступили не только в качестве историков-исследователей, но и в качестве первых историков-писателей. Им прежде всего нужно было добыть материал о прошедших годах, отобрать его, литературно обработать и систематизировать — «положить по ряду».
Таким материалом, видимо, являлись устные исторические предания, легенды, эпические героические песни, затем письменные источники: греческие, болгарские хроники, агиографическая литература.
Из письменных источников летописцы заимствуют историческую христианско-схоластическую концепцию, связывая историю Русской земли с общим ходом развития «мировой» истории.
«Повесть временных лет» открывается библейской легендой о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Яфетом. Славяне являются потомками Яфета, т. е. они, как и греки, принадлежат к единой семье европейских народов.
Летописцев интересуют судьбы славянских народов в далеком прошлом (V—VI вв.), расселение восточных славянских племен в бассейне Днепра и его притоков, Волхова и озера Ильмень, Волго-Окского междуречья, Южного Буга и Днестра; нравы и обычаи этих племен, из которых по развитию культуры выделяется племя полян.
Летописцы ищут объяснения происхождения названий как отдельных племен, так и городов, обращаясь к устной легенде. Они соотносят события, происшедшие в Русской земле, с событиями греческими и болгарскими.
Ими осознается великая культурная миссия первых славянских «учителей» и «философов» Кирилла и Мефодия, и в летопись заносятся сведения о деятельности этих великих братьев, связанной с изобретением азбуки «словенской».
Наконец, им удается «установить» первую дату — 6360 г. — (852 г.) — упоминания в «летописаньи гречьстемь» «Руской земли». Эта дата дает возможность положить «числа по ряду», т. е. приступить к последовательному хронологическому изложению, точнее, расположению материала «по летам» — по годам.
А когда они не могут прикрепить к той или иной дате никакого события, то ограничиваются простой фиксацией самой даты (например: «в лето 6368», «в лето 6369»).
Хронологический принцип давал широкие возможности свободного обращения с материалом, позволял вносить в летопись новые сказания и повести, исключать старые, если они не соответствовали политическим интересам времени и автора, дополнять летопись записями о событиях последних лет, современником которых был ее составитель.
В результате применения погодного хронологического принципа изложения материала постепенно складывалось представление об истории как о непрерывной последовательной цепи событий.
Хронологическая связь подкреплялась генеалогической, родовой связью, преемственностью правителей Русской земли, начиная от Рюрика и кончая (в «Повести временных лет») Владимиром Мономахом.
В то же время этот принцип придавал летописи фрагментарность, на что обратил внимание И. П. Еремин.
Кусков В.В. История древнерусской литературы. - М., 1998 г.
