Историческая поэтика, как недавно было отмечено, является дисциплиной «скорее задуманной, чем реализованной» 1 . Добавим к этому: на сегодняшний день в названной области знания, с одной стороны, все же кое-что осуществлено (и не так уж мало!); с другой стороны — мы не располагаем сколько-нибудь определенным представлением о том, что же именно «задумано». У нас нет, иначе говоря, образа того, что предстоит создать и завершить: отсутствуют конструктивные опыты прогнозирования относительно данной сферы научного познания. И этому не приходится удивляться: поныне остаются недостаточно уясненными, во-первых, контуры предмета исторической поэтики и, во-вторых, ее место в системе литературоведческих дисциплин.
Согласно одной из бытующих точек зрения, восходящей к А. Н. Веселовскому и весьма авторитетной сегодня, предметную сферу исторической поэтики составляет «общий фонд» творческих принципов и художественных форм в его становлении, трансформации, достраивании и обогащении. Это — совокупность традиций всемирного и многовекового словесно-художественного творчества, живущих, умирающих, возрождающихся, а также вновь возникающих (т. е. новаций, со временем становящихся общим достоянием). В переводе на язык семиотически ориентированного литературоведения предмет исторической поэтики составляет эволюция (история) кодов (языков) литературного творчества: по словам М. Л. Гаспарова, — подобие исторической грамматики 2 .
Эта мысль недавно была дополнена суждением о том, что в предметную сферу исторической поэтики (наряду с «исторической грамматикой» литературного творчества, которой
1 Михайлов А. В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры. — М., 1989. — С. 61.
2 Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. — М., 1986. — С. 189.
занимался А. H. Веселовский), входит также «историческое развитие форм художественного целого», составившее важнейший предмет исследования M. М. Бахтина 3 . Да, рассматриваемая научная дисциплина призвана вобрать в себя историю типов художественной целостности (или, прибегая к более традиционной терминологии, историческую типологию литературных стилей). Но не является ли и этот аспект литературной эволюции областью «кодов», а тем самым — подобием «исторической грамматики»?
При подобном разумении сути дела (которое весьма отчетливо сформулировано М. Л. Гаспаровым) историческая поэтика является областью сравнительного литературоведения. Она мыслится в качестве научной дисциплины, сосредоточенной на общезначимых, масштабных явлениях литературного процесса, на важнейших этапах и поворотных моментах художественного развития: как освоение всемирной литературы в большом историческом времени.
Согласно другой точке зрения, которая, кажется, в последнее время набирает силу, историческая поэтика сближается (если не отождествляется) с интерпретацией литературных фактов (в том числе и отдельных произведений), т. е. осмысливается как явление гораздо более широкое и емкое. Так, В. И. Тюпа утверждает, что областью исторической поэтики является изучение целостности литературных произведений в особом «контексте понимания»: «в трансисторическом контексте пронизывающих эпохи духовных традиций» 4 . С еще большей энергией «универсализирует» историческую поэтику А. В. Михайлов, понимая ее не в качестве одной из литературоведческих дисциплин, а как «существенное ядро науки о литературе», вне которого находится лишь чистая эмпирика — «фактография» 5 . По А. В. Михайлову, историческая поэтика «стягивает к себе, как к центру, существенное содержание науки о литературе» 6 . Соответственно она включает в себя прежде всего интерпретации художественных произведений, отмеченные историзмом: «задача исторической поэтики может быть понята как «восстановление правды» — первоначально задуманного смысла произведения искусства» 7 .
Суждения В. И. Тюпы и А. В. Михайлова привлекают
3 Бройтман С. Н. О предмете исторической поэтики // Древнерусская и классическая литература в свете исторической поэтики и критики: Межвузовский научно-тематич. сб. — Махачкала, 1988. — С. 9.
4 Тюпа В. И. О научном статусе исторической поэтики // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики: Сб. науч. трудов. — Кемерово, 1986. — С. 4.
5 Михайлов А. В. Указ. соч. — С. 57, 18—19.
6 Там же. — С. 20.
7 Там же. — С. 44.
выраженным в них стремлением, весьма плодотворным, приобщить историческую поэтику к собственно гуманитарным аспектам литературоведения, к герменевтической проблематике, которая, по-видимому, обходится стороной при настойчивом сближении исторической поэтики и исторической грамматики.
И тем не менее представляется более перспективной первая точка зрения (которая, на наш взгляд, отнюдь не исключает герменевтического разумения литературоведческой сферы): она в большей мере отвечает современным (в глубоком смысле слова) представлениям о литературоведении как науке многоплановой, дифференцированной, логически расчлененной, преодолевшей познавательный синкретизм эссеистского толка. Расширение значения термина «историческая поэтика» и, в частности, включение в ее сферу бесчисленных интерпретаций отдельных литературных фактов (по сути дела — отождествление этой области знания с наукой о литературе в целом), как нам представляется, нежелательно, ибо ведет к забвению той научной конкретики, которая связана с работами позднего Веселовского (и его продолжателей) и, несомненно, сохраняет свою ценность.
Историческая поэтика «без берегов» к тому же может легко и неприметно стать очередным модным клише и породить ситуацию, подобную тем, что не раз подводили науку и со временем глубоко разочаровывали. Всем памятны поветрия (прибегая к жесткой формулировке, их можно назвать методологическими эпидемиями), когда главным и чуть ли не единственным «персонажем» литературоведения оказывались то художественный прием, то классовая позиция писателя, то народность его творчества, то творческий метод, то художественное время и пространство, то структура. Вряд ли будут у нас основания для радости, если на роль подобного привилегированного феномена теоретической (как бы в очередной раз не получилось, что псевдотеоретической! ) мысли станет притязать историческая поэтика. Для успешного развития литературоведения, на наш взгляд, нужна не новая синкретическая «шапка» для разнородных исследований литературного творчества, а обновление, углубление и дифференцирование научной проблематики. Историческую поэтику важно осознать не в качестве «единоспасающей» методологии (к чему это может вести, мы слишком хорошо знаем!), а как одну из литературоведческих дисциплин, призвание которой — не в самоутверждении за счет иных областей знания, не в «подключении» к себе других сфер наук о литературе, а мирное, конструктивное, творческое сосуществование и взаимодействие с ними.
Первый из двух охарактеризованных нами взглядов на историческую поэтику предпочтительнее и потому, что он упирается на живую научную традицию, прерывать которую, конечно же, не
следует. Дело в том, что со времен Веселовского конкретные исследования по исторической поэтике обладают некоторой научно-жанровой определенностью. Крупнейшим русским литературоведом второй половины XIX столетия написаны главы исторической поэтики, посвященные различным граням литературного процесса, которые фиксируются определенными терминами поэтики теоретической (литературные роды — предмет знаменитых «Трех глав»; эпитет; эпические повторения; психологический параллелизм; сюжет). B том же русле —работы А. И. Белецкого, объединенные названием «В мастерской художника слова» (об эволюции персонажа, сюжета, литературного портрета, пейзажа, словесного изображения вещи, воссоздания речи действующих лиц) и М. М. Бахтина о хронотопе (с подзаголовком «Очерки по исторической поэтике»), а также обсуждение ученым исторических судеб гротеска в его книге о Рабле.
В этот ряд правомерно поставить работы С. С. Аверинцева об эволюции принципов жанрообразования, Е. М. Мелетинского — о становлении и истории таких повествовательных жанров, как роман и новелла; масштабные стиховедческие исследования М. Л. Гаспарова и ряд других, тоже весьма значительных фактов современной науки о литературе — в том числе трехтомную монографию сотрудников ИМЛИ (1962—1965) «Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении».
Специальные исследования в области исторической поэтики, посвященные локальным, но весьма значительным и «емким» темам, составляют, как видно, неоспоримую реальность отечественного литературоведения: это не просто материалы для будущей исторической поэтики, а относительно завершенные разработки ряда научных тем в ее составе.
Названные исследования свидетельствуют, что данная научная дисциплина формируется и упрочивается главным образом в качестве особого рода истории литературы, расчлененной и систематизированной на основе понятий исторической поэтики 8 . Эта научная дисциплина занимает свое место как бы рядом (и, вероятно, на равных) с традиционной, привычной для нас историей литературы, неспециализированной, по преимуществу хронологически-описательной (хотя, конечно, тоже не чуждой теоретической проблематики), излагающей материал по эпохам и их периодам (а если это история всемирной литературы, то также по регионам и странам), по направлениям, и прежде всего от одного крупного писателя к другому.
Сказанное побуждает высказать ряд «прогнозирующих»
8 См. об этом подробнее в статье: Хализев В. Е. Историческая поэтика: теоретико-методологические аспекты // Вестник МГУ. Филология. — 1990. — № 3.
соображений о том, каков будет облик фундаментальных и итоговых работ по исторической поэтике (которыми мы на сегодняшний день не располагаем) и каковы пути к созданию подобных исследований.
Работa A. H. Веселовского над синтезирующим трудом по исторической поэтике, продолжавшаяся не одно десятилетие, отнюдь не случайно осталась далекой от завершения: эта грандиозная задача уже в XIX веке оказалась не под силу одному специалисту, хотя он обладал необычайно широким кругозором и исключительной энергией. Тем более трудно представить решение подобной задачи кем-то одним из ученых нашего времени. И дело тут не только в том, что, как отметил Д. С. Лихачев, «у нас слишком мало литературоведов-энциклопедистов, выходящих за пределы своих излюбленных, специальных тем» 9 . Важны и другие моменты: в наш век, во-первых, резко увеличился круг литературных фактов, доступных ученым; во-вторых, расширилась сфера научных проблем, более расчлененной и богатой стала, в частности, система понятий теоретической поэтики, соответственно увеличилось количество тематических ракурсов и у поэтики исторической; в-третьих, сама история литературы стала более длительной — на целое столетие, беспрецедентно богатое литературно-художественными новациями.
Между сегодняшним состоянием исторической поэтики и созданием фундаментальных трудов по этой дисциплине — дистанция огромного размера. Для того, чтобы делать шаги в сторону итоговых, масштабных исследований, не впадая в эйфорию, неизбежно чреватую жестокими разочарованиями, нужно осознать характер и размеры предстоящих трудностей. При этом важно выработать представление о сути и функциях, составе и построении завершенной (пусть относительно) исторической поэтики. О том, какими именно структурными и содержательными чертами будут обладать фундаментальные работы, предсказать заранее, естественно, невозможно. Но какие-то прогнозы подобного рода представляются правомерными и желательными.
На наш взгляд, итоговое исследование по исторической поэтике явит собой «научно-жанровое образование», подобное главам из исторической поэтики Веселовского и смежным работам его продолжателей (которые мы называли). Вряд ли литературоведение вернется к культурологической эссеистике в традиции романтизма, к «синкретически-нерасчлененным» высказываниям об эволюции поэтического сознания: слова Д. С. Лихачева о том, что наука o литературе нуждается прежде всего в том, чтобы «создать широкий фронт специальных (подчеркнуто
9 Лихачев Д. С. О филологии. — М., 1989. — С. 106.
мною. — В. X . ) исследований» 10 , представляются насущными и применительно к исторической поэтике, которая «обречена» упрочиваться в качестве научной дисциплины, базирующейся на дифференцированной системе понятий и терминов поэтики теоретической.
При этом завершенная (пусть и относительно) историческая поэтика призвана выявить культурно разнокачественные словесно-художественные ценности. Заслуживающие самого пристального внимания мысли на этот счет высказал А. В. Михайлов: «...идея исторической поэтики не может быть сформулирована в пределах культуры, которая не преодолела издавна усвоенных «нормативных» предпосылок»; историческая поэтика «должна отказаться от нормативности, от логической предпосланности своих понятий и категорий, от всякого рода прафеноменов, которые будто только и могли заведомо осуществляться в истории», она «не может существовать до тех пор, пока... общее стремится подчинить себе все индивидуально-конкретное как якобы заранее запланированный момент своего развития» 11 .
Да, историческая поэтика (как настоящего времени, так и будущего) несовместима не только с методологическим априоризмом и любого рода «нормативной» догматикой (что настойчиво подчеркивал и Веселовский), но и со всяческой унификацией «разнокультурного» материала, а также с его прямолинейным «подчинением» той культуре, в русле которой живут и работают ученые. Вместе с тем историческая поэтика призвана (таково одно из убеждений Веселовского) исследовать единство всемирного литературного процесса. И, на наш взгляд, правомерно полагать, что дальнейшая разработка этой научной дисциплины окажется постижением общих для всего человечества норм литературно-художественной деятельности, отвечающих универсальным свойствам человеческой культуры. Естественно предположить при этом, что для исторической поэтики будущего окажется насущным понятие недогматической нормативности.
Фундаментальным исследованиям в области исторической поэтики, которые предстоит создать, может и должно принадлежать особое и весьма ответственное место в составе гуманитарного знания. Ее смысл — отнюдь не инструментально-служебный (в отличие от так называемых вспомогательных дисциплин, каковы текстология, историография, или даже теория литературы) и не только информативный (какова описательно-констатирующая история литературы), но прежде всего — общественно-нравственный, и в этом отношении «внеакадемический», выходящий за пределы чисто профессиональные. Исто рическая
10 Лихачев Д. С. О филологии. — С. 25.
11 Историческая поэтика... — С. 56.
поэтика призвана удовлетворить потребность общества в осмыслении многовековой словесно-художественной культуры человечества как феномена необычайно разнообразного, но в то же время — обладающего целостностью . Эта научная дисциплина, как хорошо сказал М. Л. Гаспаров, нужна, чтобы «не потерять связь культурных эпох» и преодолевать «взаимонепонимание» между их представителями 12 .
В своей гуманитарной значимости историческая поэтика подобна толкованиям отдельных произведений: в идеале она может (призвана, должна) составить систему научных высказываний, интерпретирующих литературный процесс в его целостности. А интерпретация, как известно, является специфически гуманитарным центром литературоведения. При условии успешной и широкой ее разработки историческая поэтика, вероятно, составит второй гуманитарный центр науки о литературе, плодотворно взаимодействующий с первым (интерпретацией единичных литературных фактов).
Все это определяет беспрецедентную масштабность работы во имя упрочения данной научной дисциплины. Для создания фундаментального, итогового труда по исторической поэтике недостаточно творческих усилий даже многих литературоведов, работающих «в одиночку» над своими темами (общими, теоретическими, либо специальными, частными). Нужна также систематическая, продуманная, имеющая определенную научно-методологическую и организационно-практическую перспективу работа целых творческих коллективов — работа прежде всего, конечно, исследовательская, но также и координационная, библиографическая, педагогическая, издательская. Без всего этого масштабные исследования в области исторической поэтики ныне немыслимы.
Для создания фундаментальных работ в области исторической поэтики насущна, прежде всего, особая система специализации литературоведов. Во-первых, исследователям здесь необходимо выходить за рамки изучения какой-то одной национальной литературы, тем более — за пределы одной эпохи, и уж во всяком случае не ограничиваться изучением творчества одного писателя: нужна одновременная сосредоточенность на разных «кругах» литературных фактов, на нескольких эпохах и литературах (национальных и региональных) 13 и при этом — на определенной грани литературного процесса, фиксируемой тем или иным теоретическим понятием (ибо традиционный
12 Историческая поэтика... — С. 188—189.
13 В этой связи заслуживает пристального внимания недавно высказанная мысль о том, что «филологические факультеты университетов могут и обязаны давать своим выпускникам не одну, как ныне, но две полноценные специальности (или даже три)». — Недзвецкий В. А. Филолог и перестройка // Вестник МГУ. Филология. — 1989. — № 4. — С. 46.
энциклопедизм, если смотреть правде в глаза, современному ученому недоступен). Во-вторых, для разработки исторической поэтики наряду с исследователями художественного материала необходимы также координаторы научной работы, обладающие широким теоретическим кругозором и широкими знаниями в области истории литературоведения. Ведь в направлении разработки исторической поэтики (как в нашей стране, так и за рубежом) сделано гораздо больше, чем это является очевидным для каждого из нас. Поэтому-то насущна деятельность историографов литературоведения (прошлого и современного, отечественного и зарубежного), которые смогли бы выполнить труднейшую задачу координации исследований в области исторической поэтики. Сейчас специалистов такого профиля нет, но нужда в них — есть; и, вероятно, со временем будет ощущаться все острее.
Соответственно необходимо библиографическое обеспечение дальнейшей разработки исторической поэтики. Картина здесь предельно неблагополучная. Для стоящих перед наукой задач весьма желательно создание энциклопедического словаря по теоретической поэтике, в который вошла бы библиография отечественных и зарубежных работ, посвященных также и историческому рассмотрению важнейших аспектов литературного творчества.
Успешность дальнейшей разработки исторической поэтики, на наш взгляд, зависит не только от уровня теоретических и специальных работ по этой дисциплине, которым суждено появиться, но и от того, в какой мере и насколько профессионально исследовательская деятельность ученых будет обеспечиваться и стимулироваться ее координаторами, историографами, библиографами.
Перспективы создания фундаментальных исследований по исторической поэтике, на наш взгляд, нуждаются в обсуждении с участием наших ведущих литературоведов. Быть может, такого рода обсуждение было бы целесообразно провести в виде ответов на ряд анкетных вопросов.
В котором изучается генезис (происхождение), развитие литературных жанров , литературных произведений , литературных стилей. Историческая поэтика предшествует теоретической поэтике, в обязанности которой входит изучение теории литературы в синхронии . Историческая поэтика изучает теорию литературы в диахронии . История литературы как история эволюционного развития литературных форм - вот в сущности ядро «исторической» поэтики, наиболее ярким и крупным представителем которой по праву считается А.Н.Веселовский . Исходным моментом в работе этого учёного является стремление «собрать материал для методики истории литературы, для индуктивной поэтики, которая устраняла бы её умозрительные построения, для выяснения сущности поэзии - из её истории». С помощью такого индуктивного исследования чисто эмпирическим путём мыслится осуществление грандиозного замысла «исторической» поэтики, которая бы охватила развитие литературных форм всех времен и народов. Здание «исторической» поэтики осталось незавершенным.
Однако у дела А. Н. Веселовского было немало продолжателей, в числе которых стоит назвать прежде всего Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, В. Я. Проппа, О. М. Фрейденберг, Е. М. Мелетинского. В советские годы Веселовский был объявлен «буржуазным космополитом», его работы замалчивались, а историческая поэтика подвергалась нападкам. Однако начиная с 70-х годов XX века начинается возрождение интереса к данной дисциплине. Появляется несколько сборников, посвященных исторической поэтике, активно обсуждается её проблематика. С конца 90-х годов в РГГУ читается курс С. Н. Бройтмана «Историческая поэтика», построенный главным образом на понимании истории художественного образа как ядра исторической поэтики.
Энциклопедичный YouTube
-
1 / 2
Просмотров:
Историческая поэтика – детище отечественной филологической науки, хотя у истоков этой дисциплины стояли не только русские, но и европейские учёные XIX в., занимавшиеся сравнительно-типологическим изучением явлений мировой литературы и на этой основе делавшие выводы об эволюции отдельных форм словесного творчества и целых художественных систем. Её зарождение связано с научной деятельностью академика А.Н. Веселовского (1838–1906), создателя «новой», «индуктивной поэтики» , который впервые определил предмет, разработал методологию изучения и сформулировал задачи исторической поэтики. Актуализируя принцип историзма в научном познании, этот выдающийся учёный принципиально обновлял теорию литературы, знания о генезисе поэтических жанров и родов, сюжетов и мотивов, о закономерностях развития мировой литературы. Нормативной теории и истории литературы он противопоставлял идею «генетической» поэтики, основанную на понимании роли собственно эстетических и внеэстетических факторов литературного развития. Целью этой научной дисциплины А.Н. Веселовский считал изучение «эволюции поэтического сознания и его форм» , подчеркивая при этом, что «метод новой поэтики будет сравнительным» .
Рассматривая историю литературы как «историю общественной мысли в образно-поэтическом переживании и выражающих его формах» , учёный в 1870 г. говорил во вступительной лекции к курсу всеобщей литературы, который он читал в Петербургском университете: «История литературы, в широком смысле этого слова, – это история общественной мысли, насколько она выразилась в движении философском, религиозном и поэтическом и закреплена словом. Если… в истории литературы следует обратить особенное внимание на поэзию, то сравнительный метод откроет ей в этой более тесной сфере совершенно новую задачу – проследить, каким образом новое содержание жизни, этот элемент свободы, приливающий с каждым новым поколением, проникает старые образы, эти формы необходимости, в которые неизбежно отливалось всякое предыдущее развитие» .
А.Н. Веселовский «индуктивную поэтику» рассматривал в рамках «методики истории литературы», создаваемой с целью «выяснения сущности поэзии – из её истории» , причём рассматривал в парадигме содержательности форм, взаимосвязи типологического и исторического. Предостерегая от «умозрительных построений» в этой области, он обращал внимание на важность изучения природы эстетической деятельности и специфики восприятия: «Задача исторической поэтики… – определить роль и границы предания в процессе личного творчества» . При этом в контексте преодоления эмпиризма в научном познании им формулировался вопрос, суть которого заключалась в необходимости «отвлечь законы поэтического творчества и отвлечь критерий для оценки его явлений из исторической эволюции поэзии» .
«Отвлечение», «снятие» данных эволюции поэтических систем, исторически складывавшейся общности, целостности на разных уровнях эстетической реальности в целях определения закономерностей развития художественного сознания, форм его выражения обусловливает тесную связь проблем истории и теории литературы при изучении предмета «индуктивной поэтики». В этом сходятся все специалисты по исторической поэтике. В понимании самого А.Н. Веселовского, как и его современника, немецкого литературоведа В. Шерера, «историческая поэтика означала попросту теорию литературы, основанную на принципах историзма» . Развивая идеи А.Н. Веселовского, современные учёные придают синтезу теории и истории литературы – как сущностной стороне исторической поэтики – особое значение. И.К. Горский утверждает, что «поэтика в истинном значении этого термина есть прикладная литературная теория» . М.Б. Храпченко рассматривал историческую поэтику как «звено связи между общей теоретической поэтикой и историей литературы» . А.В. Михайлов видит задачу исторической поэтики в «сближении, опосредовании и совмещении теоретического и исторического знания о литературе» . С.Н. Бройтман акцентировал внимание на том, что «связанная с историей литературы, историческая поэтика тем не менее является теоретической дисциплиной, имеющей свой предмет изучения» .
Но предмет этой научной дисциплины понимается по-разному, что объясняется синтетическим, комплексным её характером, а также тем, что после А.Н. Веселовского, по ряду причин не завершившего работу по созданию единой всеобщей поэтики, это направление научного знания разрабатывалось не столь интенсивно, как остальные разделы поэтики (теоретическая, систематическая и частная, описательная поэтика). Приведём наиболее значимые определения предмета исторической поэтики, дающие представление о современном состоянии её изучения.
М.Б. Храпченко писал, что «содержание, предмет исторической поэтики целесообразно охарактеризовать как исследование эволюции способов и средств образного освоения мира, их социально-эстетического функционирования, исследование судеб художественных открытий» . «Построение исторической поэтики развёртывается… – считает А.В. Михайлов, – во взаимопроникновении литературной теории и истории литературы – и притом непременно так, чтобы этот процесс взаимопроникновения и слияния теории и истории литературы выходил в широту истории культуры и в ней, в её развитии, в её многообразных материалах черпал свою внутреннюю логику» .
В.Е. Хализев отмечает, что «историю поэтик в составе литературного процесса призвана освоить историческая поэтика как научная дисциплина» . Предмет исторической поэтики, по мнению С.Н. Бройтмана, учитывающего опыт разграничения архитектонических форм М.М. Бахтина и его концепцию «эстетического объекта», «произведения в целом» , включает в себя изучение «генезиса и эволюции художественных форм… и содержание эстетической деятельности». Поскольку «формы видения и осмысления определённых сторон мира накопляются в жанрах (литературных и речевых) на протяжении веков их жизни», а «главной проблемой исторической поэтики» является жанр
I. ПРЕДМЕТ ПОЭТИКИ
Введение…………………………………………………………………………..3
§ 1. Историческая поэтика: общая характеристика ……………………………4
§ 1. Историческая поэтика и сравнительно-историческое (В.М.Жирмунский)……………………………………………………………….9
§ 2. Историческая поэтика и античная литература (О.М.Фрейденберг)………………………………………………………………11
§ 3. Историческая поэтика и древнерусская литература (Д.С.Лихачев)…………………………………………………………………….16
§ 4. «Историческая поэтика» С.Н.Бройтмана …………………………………21
Заключение……………………………………………………………………….33
Список литературы……………………………………………………………....34
Введение
М.М.Бахтин, оценивая состояние литературоведения в 1970 гг., писал: «Пагубно замыкать литературное явление в одной эпохе его создания, в его, так сказать, современности <…> произведение уходит своими корнями в далекое прошлое. Великие произведения литературы подготовляются веками, в эпоху же их создания снимаются только зрелые плоды длительного и сложного процесса созревания» 1 . Речь идет ни о чем ином, как об исторической поэтике.
Историческая поэтика понимается в нескольких значениях. С.А.Щульц выделяет, по крайней мере, три значения. Во-первых, историческая поэтика – область литературоведческих исследований, обращенная к проблеме становления и развития различных форм художественной мысли (прежде всего, в сфере жанра). Во-вторых, это система определенных методологических принципов, исследовательских стратегий, нацеленных на решение указанных выше проблем. В-третьих, это сам литературный материал в его внутренней логике, с присущими ему – как эпифеномену «мыслящих миров» (Ю.М.Лотман) – самосознанием, «памятью жанра» (М.М.Бахтин) 2 . В работе мы принимаем В.Е.Хализева, согласно которому историческая поэтика «призвана, не ограничиваясь изучением единичных явлений литературного творчества, сопоставлять друг с другом их «кодовые» черты в широкой историко-художественной перспективе» 3 .
Цель реферата – рассмотреть историческую поэтику и отечественное литературоведение XX в. Для этого предстоит:
определить сущность и содержание исторической поэтики;
изложить взгляды на историческую поэтику таких исследователей, как В.М.Жирмунский, О.М.Фрейденберг, Д.С.Лихачев, С.Н.Бройтман.
§ 1. Историческая поэтика: общая характеристика
«Девятнадцатый век, – пишет М.Б.Храпченко, – принес с собой мощное развитие исторических исследований литературы, породил стремление рассмотреть с исторической точки зрения поэтические средства, виды и роды, охарактеризовать их эволюцию, породил стремление заложить основы исторической поэтики» 1 . Общепризнанным родоначальником исторической поэтики считается А.Н.Веселовский, но ему не удалось создать «единую всеобщую поэтику, охватывающую широчайший круг литературных явлений» 2 . В последние три десятилетия XX в. интерес к разработке проблем исторической поэтики заметно усилился.
М.Б.Храпченко называет ряд предпосылок для построения исторической поэтики как единого целого. Во-первых, это работы исследователей 70 – 80 гг. XX в., которые разрабатывают вопросы исторической поэтики как на материале русской, так и зарубежной литератур: В.Виноградов, Д.Лихачев, Г.Фридлендер, Е.Мелетинский, С.Аверинцев, М.Гаспаров, О.Фрейденберг и др. Во-вторых, завершение десятитомной истории всемирной литературы, содержащей «обобщение процессов исторического развития литератур разных стран и народов. В-третьих, живой интерес к проблемам исторической поэтики со стороны целого коллектива ученых.
Определив особенность исторической поэтики, которая рассматривает «развитие путей и средств художественного претворения действительности и изучает их в более крупных измерениях, обращаясь к литературному творчеству различных народностей и наций, к литературным и жанрам» 3 , М.Б.Храпченко характеризует предмет исторической поэтики: «исследование эволюции способов и средств образного освоения мира, их социально-эстетического функционирования, исследование судеб художественных открытий» 1 .
Исследователь, обозначив содержание и предмет исторической поэтики, намечает направления ее «исследовательского труда»:
создание всеобщей исторической поэтики;
изучение поэтики национальных литератур;
исследование вклада выдающихся художников слова в развитие поэтики национальной и мировой литературы;
эволюция отдельных видов и средств художественного воплощения, а также судеб отдельных открытий в области поэтики 2 .
Недостаток литературоведения XIX в. Н.К.Гей видит в подразделении на теоретическое и конкретно-историческое изучение художественных феноменов. Заслуга А.Н.Веселовского как раз в том, что он попытался найти «органическое соединение исторических и теоретических подходов к литературе» 3 . Основоположником исторической поэтики исследуется генезис таких поэтических форм, как эпитет, психологический параллелизм, родовые и жанровые структуры, мотивы и сюжетные формы повествования.
По словам Н.К.Гея, первоначально исследования по исторической поэтике «ограничивались <…> рассмотрением эволюции художественных форм» 4 . Наивысшим этапом является изучение «всех элементов поэтики в их целостном системном функционировании внутри произведений (курсив мой. – М.С. )» 5 .
Оперируя основополагающими литературоведческими понятиями форма и содержание, Н.Г.Гей определяет проблематику исторической поэтики как «историческую транскрипцию содержательных форм литературы в их генезисе и живом функционировании, когда данный художественный смысл есть сканирование многих диахронных смыслов текста в плане его генезиса и в плане жизни самого этого текста» 1 .
Вопреки традиционному представления, согласно которому исторической поэтике надлежит заниматься изменчивыми поэтическими структурами, Гей утверждает, что она «рассматривает <…> соотнесенность устойчивого и подвижного в объекте изучения как гетерогенное начало художественных смыслов внутри художественного целого и в индивидуально-своеобразных, и в родовых своих проявлениях, одновременно» 2 . Поэтому, делает вывод исследователь, необходим комплексный анализ поэтических форм.
Итак, исследователем намечаются три градации литературоведческих подходов: теория литературы, история литературы, критика и историческая поэтика, значимость последней – в пересечении синхронной и диахронной плоскостей осмысления литературы.
Ссылаясь на выделенные М.Б.Храпченко области исследования исторической поэтики, Н.В.Бойко рассматривает описание как одну из категорий исторической поэтики. Именно описание, по словам исследователя, «связано двойной, определяющей и определяемой, связью с идиостилем, с жанром, с литературным направлением» 3 . Н.В.Бойко с целью установить «типологические закономерности в стилевом процессе» 4 анализирует связь описания с «образом автора» на примере творчества Н.В.Гоголя и приходит к заключению: «Описание у него (Гоголя. – М.С. ) становится имплицитной формой субъективизации повествования, т.е. способом выражения «образа автора» в основных его параметрах: экспрессивно-оценочном и конструктивном, определяющем повествовательную организацию произведения» 5 .
В.Е.Хализевым обозначается ряд методологических аспектов исторической поэтики, предметную сферу которой составляет «“общий фонд“ творческих принципов и художественных форм в его становлении, трансформации, достраивании и обогащения» 1 , иными словами, предмет исторической поэтики – эволюция языков литературного творчества.
Приоритетным исследователь признает «равноправное» рассмотрение как универсальной стадиальности форм и принципов литературного творчества, так и своеобразия культурно-художественной эволюции различных регионов, стран, народов с присущими им «константами» бытия и культуры» 2 .
В числе «различных исторических концепций поэтики» 3 В.Н.Захаров называет нормативные поэтики, основанные на «эстетическом догматизме, убеждении в том, что есть образцы искусства, существуют каноны, обязательные для всех» 4 . Иной характер носит поэтика историческая, честь открытия которой, по словам автора, принадлежит А.Н.Веселовскому. Именно Веселовским историческая поэтика была представлена как оригинальное филологическое направление со своей методологией («индуктивный метод»), со своими принципами изучения поэтики, с новыми категориями – сюжет и жанр. В.Н.Захаров определяет специфику исторической поэтики через принцип историзма, т.е. исторического объяснения поэтических явлений.
Исходя из положения Н.К.Гея: «историческая поэтика опирается на обширный научный опыт сравнительно-исторического литературоведения (В.М.Жирмунский) <…>, историю древнерусской литературы (Д.С.Лихачев), на исследования античной литературы, мифологии, первобытного искусства (О.М.Фрейденберг)» 5 , – мы выстроили структуру второй главы следующим образом: в первом параграфе излагаются идеи В.М.Жирмунского; второй параграф посвящен воззрениям О.М.Фрейденберг на историческую поэтику; поэтика древнерусской литературы в ее отношение к исторической поэтике рассмотрены в третьем параграфе; в качестве систематизатора и «создателя» целостной концепции исторической поэтики выступает С.Н.Бройтман (§ 4).
§ 1. Историческая поэтика и сравнительно-историческое литературоведение (В.М. Жирмунский)
А.Н. Веселовский, «первотворец исторической поэтики в России» 1 , в программной лекции 1870 г. назвал свой метод «сравнительным», подчеркнув его преемственную связь с «историческим»: «он есть «тот же исторический метод, только учащенный, повторенный в параллельных рядах, в видах достижения возможно полного обобщения» 2 .
Итак, историческая поэтика «вышла» из сравнительно-исторического литературоведения, поскольку «ее (исторической поэтики. – М.С. ) целью являлось раскрытие внутренней логики литературного развития – уяснение законов поэтической эволюции» 3 . Именно поэтому при рассмотрении исторической поэтики и отечественного литературоведения XX в. закономерным представляется начать с изложения идей В.М.Жирмунского.
В центре внимания исследователя – «эволюция» поэтик: от нормативно-практической, к сравнительно-исторической и далее – к теоретической.
Первая «ступень развития поэтики» 4 – нормативная, или практическая, возникла «в результате желания обобщить поэтическую практику и преподать правила поэтического творчества в пределах определенной национальной традиции» 5 . Подобного рода поэтики содержат три основных раздела: метрика, стилистика, теория литературных жанров.
С возникновением романтизма, раздвинувшего рамки историко-литературного опыта и выдвинувшего значение исторического и национального своеобразия, на смену нормативных поэтик приходит качественно новая поэтика.
В числе предпосылок становления сравнительно-исторической поэтики Жирмунский называет: «расширение кругозора, расширение литературного опыта, освоение и использование всего многообразного, исторически и национально различного наследия человеческого творчества» 1 .
Историческая, или сравнительно-историческая, поэтика изучает категории поэзии: литературные жанры, особенности поэтического языка или метрики – в историческом развитии.
Именно на основе исторической поэтики строится поэтика теоретическая, «обобщающая исторический опыт, а не пренебрегающая им <…>, учитывающая изменчивость всех сторон поэтического произведения, но в то же время обобщающая исторический мир поэтического творчества разных времен и народов» 2 .
§ 2. Историческая поэтика и античная литература (О.М.Фрейденберг)
В своей докторской диссертации, которая в 1936 г. была опубликована как монография, – «Поэтика сюжета и жанра» – О.М.Фрейденберг, пишет о недостаточном внимании к историческим связям и о том, что поэтика, являясь «наукой о закономерностях литературного процесса» 1 , по сути, превратилась в «голую» теорию литературы. Поэтому свою цель исследовательница видит в том, чтобы «показать, что поэтика есть наука о закономерности литературных явлений как явлений общественного сознания, что общественное сознание исторично (курсив мой. – М.С. ) и меняется в зависимости от этапа развития общественных отношений и, следовательно, от этапа развития материальной базы, <…> показать, что поэтика есть и теория и конкретная история литературы» 2 . Для этого необходим генетический анализ.
Работа О.М.Фрейденберг посвящена первичному этапу становления сюжета и жанра в античной, преимущественно древнегреческой литературе, где они находятся еще на стыке фольклора и литературы. Решающие вопросы в этой связи – об их происхождении и мировоззренческой сущности.
Автор ставит задачу заниматься литературой «не формально, а по содержанию», и, что самое главное – «учитывать все новое, что стало известно в этих областях знания. То, что наше литературоведение игнорирует науку о мышлении и фольклор, что наша фольклористика игнорирует все отделы знания, ведущие к пониманию смыслового содержания фольклора – убийственная ошибка» 3 .
Важность изучения категорий сюжета и жанра в их архаичной форме важен потому, что «без становления жанров в греческой литературе трудно понять их историю в Европе, и что, как бы ни отличались античные сюжеты и жанры от последующих европейских, но до XIX века они, с точки зрения последующего периода, представляют собой общее целое» 4 .
Свое обращение к архаической системе мировоззрения О.М.Фрейденберг объясняет тем, что древнейшей литературе приходится иметь дело с мировоззренческим наследием, функционировавшим до нее, и поэтому она требует «расшифровки долитературного, нелитературного материала», и «дело не в пережитках и рудиментах, а в столкновении и борьбе двух общественных идеологий, из которых старая, побежденная, становится компонентом новой» 1 .
О.М.Фрейденберг была против трактовки первобытного синкретизма как одного комкообразного синкретичного действа, происхождение из которого противоречило редублирующему характеру первобытного мышления, которое отождествляло слово, действие и вещь и повторяло свои представления в поливариантных друг другу формах. То есть синкретизм для нее – это не первоначальная слитность всех проявлений человеческой культуры, а мышление тождеством, семантически приравнивающее речь, действие и вещь, что создает возможность их симбиоза: «Ритмические акты словесные и действенные идут параллельными друг другу рядами, интерпретируя одинаковой семантикой одинаковые впечатления действительности». Следствием особенности первобытного мышления воспринимать мир в категориях слитного, обезличенного равенства являются специфические концепции времени и пространства, субъекта и объекта и т.д.
О.М.Фрейденберг показывает, как складывалось первобытное мышление по содержанию и в какую структуру отливалось, «как оно создало такие отливки, которые могут рассматриваться в виде долитературного, потенциального состояния сюжетов и жанров, и наконец, как это мышление потеряло функцию смыслового содержания и перешло на роль литературной формы» 2 .
Многое в особенностях первобытного мышления объясняется при изучении мифа и ритуала, которые являются господствующими компонентами первобытной культуры. По определению О.М. Фрейденберг, миф – это образное представление в форме нескольких метафор, где нет логической казуальности, и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир, субъект и объект едины. При этом миф – не жанр. Первоначально он не несет никакой повествовательности, название мифом только словесно выраженного рассказа – условность. Миф пронизывает всю первобытную жизнь, мифом служат и вещи, и действия, и речь, и боги. Нет единой формы выражения мифа. Имея с самого начала языковую и ритмическую фактуру, словесные мифы функционируют как плачи, вои, инвокации, обращения, брань, хвала, выкрики-речения, ответы-вопросы. О.М. Фрейденберг говорит о словесном, вещественном и действенном мифе, но это не параллельные циркуляции форм. Словесные мифы инсценируются действием, действенные «ословняются», и те и другие обрастают бутафорией. На уровне мифотворического сознания словесные, действенные и вещные «парафразы» единого семантического смысла равноправны. Ничто не является определяющим.
Что же исследовательница понимает под обрядом? Поскольку сознание первобытного общества орудует одними повторениями и тождествами, оно ставит знак равенства между тем, что происходит во внешнем мире и в жизни самого общества; переосмысляя реальность, это общество начинает компонировать новую реальность в виде репродукции того же самого, что оно интерпретирует. Это и есть то, что мы называем обрядом. Рядом с объективным ходом вещей появляется действенный, вещный, персонифицированный мир «искаженной действительности». Человек есть природа, его жизнь – повторение космических действ. Производство, акты труда, биологические моменты – все интерпретируется космогонически и соответственно воспроизводится в действии.
Сам обряд О.М.Фрейденберг предлагает назвать «священным сказанием», так как считает его далеко не первичным явлением. Это мифическое действо, функционирующее стороной одних только форм, когда мифология уже угасает. «Действа» консервативнее «словес», они переживают свои смыслы, становятся обрядами, для объяснения которых и переосмысливаются «священные сказания». Обряд представляется механизмом, консервирующим и поставляющим культуре мифические схемы, которые она и переосмысливает.
Таким образом, ни одна мифология в словесном или несловесном сюжете не есть что-либо, кроме «космогонии-эсхатологии», но так как первобытный коллектив осмысливает свое существование как умирание и воскресение тотемов, «метафора» передает космогонию именно как борьбу-схватку тотемов (шествие-странствие, разрывание и пожирание, рождение и смерть).
Далее О.М. Фрейденберг рассматривает основные метафоры, свойственные мифологическому сознанию – метафоры еды, метафоры рождения и метафоры смерти. Оказываются объяснимыми многие взгляды, поступки и обычаи людей древних обществ. Они либо остались закрепленными в нашем сознании (например, связь праздника, еды, соединения полов и смерти закреплена в обычаях, бытовых праздниках; естественны для нас ассоциации: жизнь = солнце, смерть = мрак, преисподняя); либо остались в своей эпохе и совершенно не понятны для нас (например, восприятие смерти, ритуальное значение смеха, глумления).
В итоге оказывается, что акты еды-смерти-производительности тесно сливаются в первобытном сознании. Они осмысливаются как наличие-отсутствие космоса (тотема) в форме борьбы. Отсюда – равенство образов «еды», «производительного акта» и «смерти-воскресения», сливающихся друг с другом и переходящих друг в друга; их генетическое равноправие, их невозводимость одного к другому.
Основные выводы этой части исследования: и в мифе, и в обряде создается системность, отражающая систему мышления. Эта системность имеет закономерную композиционность нанизанности, и кажущаяся несвязность отдельных эпизодов или мотивов оказывается стройной системой, в которой все части семантически равны между собой и лишь многообразно оформлены. Это результат мышления, нанизывающего тождественные значимости, объективно различимые. Метафоры в мифе логически не связаны, так как мышление, их создавшее, не причинно-следственное: «Именно здесь, в обряде и мифе подготавливается будущая длительная жизнь метафор, которые начнут функционировать стороной забытого смысла... То, что впоследствии становится лирикой, драмой и пр., есть вариации метафор смеха, плача, брани, инвокации и т.д., так как является парафразой, новым иносказанием того же смысла, т.е. интерпретации действительности. Эти метафоры, перекомбинируясь и варьируясь, оформляют литературные жанры и сюжеты и становятся их морфологической частью» 1 .
§ 3. Историческая поэтика и древнерусская литература (Д.С.Лихачев)
«Изучение поэтики,– пишет Д.С.Лихачев, – должно основываться на изучении историко-литературного процесса во всей его сложности и во всех его многообразных связях с действительностью» 2 . Поэтому автор рассматривает проблемы исторической поэтики на материале древнерусской литературы и выявляет ее художественную специфику как единого целого.
Обращение к «истокам» обусловлено тем, что «без полного выявления всех художественных особенностей русской литературы XI – XVII вв. невозможно построение истории русской литературы» 1 . Более того, Лихачеву представляется важным «эстетическое изучение памятников древнего искусства» 2 , поскольку «в наше время изучение древней русской литературы становится все более и более необходимым. Мы понемногу начинаем осознавать, что решение многих проблем истории русской литературы ее классического периода невозможна без привлечения истории древней русской литературы» 3 .
М.М.Бахтин отмечал: «Лихачев в «Поэтике древнерусской литературы» «не оторвал» литературу от культуры, предпринял стремление «понять литературное явление в дифференцированном единстве всей культуры эпохи» 4 .
Д.С.Лихачев последовательно исследует поэтику древнерусской литературы как систему целого, поэтику художественного обобщения, поэтику литературных средств, поэтику художественного времени, поэтику художественного пространства.
Структурные отличия древнерусской литературы выявлены автором в результате ее сравнения с новой литературой:
текст неустойчив и традиционен;
жанры резко отграничены друг от друга, а произведения отграничены друг от друга слабо, сохраняя свою устойчивость только в некоторых случаях;
литературная судьба произведений разнородна: текст одних бережно сохраняется, других - легко изменяется переписчиками;
существует иерархия жанров, как и иерархия писателей;
стили крайне многообразны, они различаются по жанрам, но индивидуальные стили выражены в целом неярко» 1 .
Выделение жанров подчиняется литературному этикету, который, вместе с выработанным им литературным каноном, является наиболее типичной средневековой условно-нормативной связью содержания с формой. По литературному этикету:
предмет, о котором идет речь, определяет собой выбор выражений, выбор «трафаретных формул» 3: если речь заходит о святом – обязательны житейные формулы; обязательны воинские формулы, когда рассказывается о военных событиях – независимо от того, в воинской повести или в летописи, в проповеди или в житии;
меняется язык, которым автор пишет: «требования литературного этикета порождает стремление к разграничению употребления церковнославянского языка и русского во всех его разновидностях» 4: церковные сюжеты требовали церковного языка, светские – русского.
действуют каноны в построении сюжета, отдельных ситуаций, характера действующих лиц и т.д.
Помимо жанра исследователь характеризует другие важнейшие категории исторической поэтики: художественное время и пространство.
Так, «время для древнерусского автора не было явлением сознания человека. <…> Повествовательное время замедлялось или убыстрялось в зависимости от потребностей самого повествования» 3 . Исследователь называет ряд специфических черт художественного времени древнерусской литературы: время подчинено сюжету, представлялось поэтому более объективным и эпичным, менее разнообразным и более связанным с историей.
В области художественного времени действовал закон цельности изображения, который сводится к следующему:
в изложении отобрано только то, о чем может быть рассказано полностью, и это отобранное «уменьшено» – схематизировано и уплотнено. Древнерусские писатели рассказывают об историческом факте лишь то, что считают главным, согласно своим дидактическим критериям и представлениям о литературном этикете;
о событии рассказывается от его начала и до конца. Читателю нет необходимости догадываться о том, что происходило за пределами повествования. Например, если рассказывается жизнь святого, то сперва говорится о его рождении, затем о детстве, о начале его благочестия, приводятся главнейшие события его жизни, потом говорится о смерти и посмертных чудесах;
художественное время не только имеет свой конец и начало, но и известного рода замкнутость на всем своем протяжении;
повествование никогда не возвращается назад и не забегает вперед, т.е. художественное время однонаправлено;
развитие действия замедляется, придавая ему эпическое спокойствие в развитии. Речи действующих лиц подробно и полно выражают основное отношение их к событиям, вскрывают смысл этих событий.
К особенностям художественного пространства древнерусской литературы Лихачев относит:
Компактность изображения, его «сокращенность». Писатель, как и художник, видит мир в условных соотношениях;
Представления географические и этические находятся в связи друг с другом;
События в летописи, в житиях святых, в исторических повестях – это главным образом перемещения в пространстве; завязка повествования - это очень часто «приезд» и «приход»;
Летописец часто объединяет рассказ о различных событиях в различных местах Русской земли. Он постоянно переносится с места на место. Ему ничего не стоит, кратко сообщив о событии в Киеве, в следующей фразе сказать о событии в Смоленске или Владимире. Для него не существует расстояний. Во всяком случае, расстояния не мешают его повествованию.
Д.С.Лихачев сочетает методологическую беспристрастность Веселовского с живым анализом «философии» того или иного художественного стиля и жанра, с историко-герменевтическими экскурсами из области древнерусской словесности в более поздние литературные эпохи (отступления о Гончарове, Достоевском, Салтыкове-Щедрине в «Поэтике древнерусской литературы).
§ 4. «Историческая поэтика» С.Н.Бройтмана
С.Н.Бройтман анализирует существующие в литературоведении подходы к определению исторической поэтики, ее задачах, предмете. Так, в определении П.А. Гринцера: «предмет исторической поэтики <…> имеет дело с происхождением и эволюцией поэтических принципов, приемов и форм» 1 – учтена только динамическая сторона. Согласно А.Н.Веселовскому, задача исторической поэтики – «проследить, каким образом новое содержание жизни, этот элемент свободы, приливающий с каждым новым поколением, проникает старые образы, эти формы необходимости, в которых неизбежно отливалось всякое предыдущее развитие» 1 .
Если В.М.Жирмунский определял сущность исторической поэтики через триаду «нормативно-практическая – сравнительно-историческая – теоретическая поэтики», то С.Н.Бройтман разграничивает (правда, с оговорками) поэтики историческую и теоретическую. «Историческая поэтика, – заключает Бройтман, – изучает генезис и развитие эстетического объекта и его архитектоники, их проявление в эволюции содержательных художественных форм» 2 .
Исследователь обобщает и систематизирует то, что известно об исторической поэтике, выстраивая таким образом свою «интегрированную» концепцию.
Бройтман, основываясь на трех стадиях истории поэтики, выделенные Э.Р.Курциусом, последовательно характеризует поэтику эпохи синкретизма, эйдетическую поэтику и поэтику художественной модальности.
При характеристике каждого типа поэтик исследователь оперирует следующими категориями: субъектная сфера, словесный образ, сюжет, род, жанр.
Синкретизм
как порождающий принцип мировидения и сознания от палеолита до VII – VI вв. до н.э. в Греции и первых веков новой эры на Востоке есть «выражение <…> целостного взгляда на мир, еще не осложненного отвлеченным, дифференцирующим и рефлексивным мышлением» 3 . Синкретизм предполагает, по Веселовскому, «нерасчлененно-слитное восприятие их (человеческой жизни и природы. – М.С.)» 4 , не смешение, а отсутствие различий.
Синкретизм как главный художественный принцип рассматриваемой эпохи определяет собой все категории поэтики.
^ Субъектная сфера эпохи синкретизма характеризуется анонимностью и отсутствием понятия авторства, иными словами, нерасчлененностью автора и героя, или субъективным синкретизмом. Это выражается в тексте песни, например, в виде спонтанного, немотивированного перехода от безличного повествования к первой форме повествования.
А.Н.Веселовский, создавший теорию первобытного синкретизма, исследовал феномен «хорического синкретизма» и его эволюции. У О.М.Фрейденберг нерасчленение субъекта и объекта, соответственно, активного и пассивного статусов, отразились в рассказе-мифе, греческой литературе. По словам исследовательницы, «порождением субъектного синкретизма», где «субъект – он же объект» является прямая речь. Отделение субъекта от объекта приводит к историческому изменению форм высказывания и свидетельствует о зарождении косвенной речи. Решение М.М.Бахтина вопроса о субъектном синкретизме определяется исходной посылкой о двуединстве «я – другой»: «рождающийся автор почти буквально окутан и пронизан чужим сознанием – «хором других», а эстетический акт возможен <…>, когда он нашел «хоровое утверждение, поддержку хора“» 1 .
Рассматривая словесный образ , С.Н.Бройтман отмечает, что в архаическом слове словесный и предметный реальности не различаются. Реликтовой «стадией развития образа», предшествующей параллелизму, исследователь, вслед за В.Я.Проппом, признает кумуляцию. Второй исторический тип образа в рамках синкретической поэтики – параллелизм, тип образа, в котором идея тождества и различения еще не стали самоценными и не отделились друг от друга. Так, принцип двучленного параллелизма – сопоставление по признаку действия, движения, например, картины природы и человеческой жизни. Эволюцию от двучленного к отрицательному параллелизму проследил А.Н.Веселовский. Именно из параллелизма «выросли» тропы, основанные на различении и свидетельствующие о «выходе» за рамки синкретизма. Например, сравнение развилось из отрицательного параллелизма. В итоге, «с появлением тропа родилась не только совокупность образных средств, но и система образных языков и возникла возможность установления определенных отношений между ними» 1 .
Сюжет рассматриваемой эпохи «синкретичен со своим предметом, субъектной сферой и самим художественным «телом» произведения» 2 . Исследователь, ссылаясь на работы О.М.Фрейденберг, В.Я.Проппа, пишет о двух архетипических сюжетных схемах – кумулятивной и циклической, определяя специфические черты каждой.
Кумулятивная сюжетная схема, во-первых, строится на «нанизывании», пространственном сближении, присоединении структурно самостоятельных единиц; во-вторых, характеризуется донарративностью: повествования в строгом смысле нет, есть пение и речь; в-третьих, рядоположенные и соприкасающиеся в пространстве явления воспринимаются как сопричастные, т.е. пространственная близость – первичная форма выражения смысловой связи; в-четвертых, весь состав сюжета без исключения семантически тождественен при внешних различиях форм, выражающих это тождество 3 .
Циклическая сюжетная схема, во-первых, не отделен полностью от кумулятивного сюжета; во-вторых, перестает быть слитым с языком и получает свою «полную спецификацию»; в-третьих, хотя нарративность имеет ограничения и не выступает в чистом виде и не отделена от анарративных элементов, развивается повествование в собственном смысле слова; в-четвертых, сюжет трехчленен, что обеспечивает ему универсальную процессуальную полноту, включающую в себя все мыслимые фазы события-действия 4 .
В синкретической поэтике только складываются литературные роды , типы литературных произведений, которые отличаются характером завершения литературного произведения как эстетического объекта. Каждый литературный род предполагает свои специфические отношения автора и героя, типы завершения и реализующие их формы высказывания и выражения. По способу исполнения следующим образом определяется последовательность становления родов. Пение, как наиболее синкретичная форма, есть «несобственно-прямая речь», «персонологическое двуголосие»: голос поющего неотделим от голоса бога-духа – доминирует в лирике. Речь включает еще не обособившихся говорящего и предмет высказывания – в драме. Наррация: отделение субъекта от объекта – в эпосе.
| Лирика | Драма | Эпос |
|
| Общая характеристика | Автор и герой «нераздельны и неслиянны», между ними нет четкой внешней границы. | Автор уходит в героя и его речь, перевоплощается в них (автор самообъективировался в герое). | Твердая граница между автором и героем и объективирование последнего в качестве «другого». |
| Отличительные черты | Внутренняя двусубъектность или «синкретизм субъектов». | Действие – сюжетно-композиционная доминанта. | Эстетическая вненаходимость автора; эпическая объективность |
| Предмет изображения | Субъект становится предметом изображения, субъект изображения – сам автор. Герой – сам автор, ставший другим (героем) по отношению к самому себе | «Другой» |
«Последовательность» возникновения жанров А.Н.Веселовский определял следующим образом:
обрядовые жанры, сохраняющие синкретическое единство с действом (календарные, свадебные и т.д.);
необрядовые фольклорные жанры, выходящие за рамки синкретизма (сказка, былина, любовная, историческая и др. песни);
собственно литературные жанры (элегия, идиллия, газелла, роман)
О.М.Фрейденберг пишет о разделении прежнего «комплексного» проторитуала и протомифа на более специализированные обряды, которые есть следствие первого этапа дифференциации, т.е. являются первыми ритуальными жанрами: в их структуре «еще долго сохраняется остаточный синкретизм серьезного и смехового и семантическое тождество действия, речевого, а позже литературного жанра» 2 . Функциональные, тематические и стилистические градации между двумя жанрами – высокими и низкими – составляют второй этап процесса жанрообразования. Третий этап связан с дальнейшим развитием функционального, тематического и стилистического начал и разделением сакральной и эстетической функций.
Хронологические границы эйдетической поэтики , или эпохи риторики, или поэтики рефлективного традиционализма, – с VII -VI вв. до н.э. в Греции и первых веков новой эры в Индии и Китае. Завершается эта стадия в середине - второй половине XVIII вв. в Европе, а на Востоке – в XIX - XX вв.
На смену синкретизма пришел новый порождающий художественный принцип – эйдос (сочетание конкретно-образного и отвлеченного начал), критериями которого служат: традиционализм (ориентация на традиционное и типически повторяющееся – на топосы, или «общие черты»), каноничность, риторичность, рефлексивность. Последний критерий проявляется не только в факте возникновения поэтик и риторик, направленных на осознание литературы, но в проникновении внутрь самого произведения, автор которого толкует свое создание.
^ Субъектная сфера эйдетической поэтики характеризуется рождением осознанного личного авторства и связанным с этим изменением статуса героя. Однако «я» здесь не является «вещью в себе», это не феномен «я», а эйдос «я», некое сращение идеи и образа: «чувство авторства развилось на почве неавтономной причастности «я» Богу и миру» 1 .
Нерасчлененно-эйдетическая природа автора определяет особое отношение к своему герою: «он нерасчленен с ними и находится по отношению с ними и находится по отношению к ним в обратной перспективе» 2 . Статус автора таков: он – одновременно и автор произведения и его функция, и творец и творение.
В эйдетической поэтике возрастает роль косвенной формы передачи чужой речи и наррации. В двух направлениях этой тенденции – линейном стиле передачи чужой речи и живописном стиле передачи чужой речи – инициатива принадлежит авторскому слову, слово слабо героя индивидуализировано или пронизано подавляющей его авторской активностью. Принято выделять в рамках рассматриваемой поэтики 3 повествовательных ситуации: аукториальную, Ich-Erzählsituation, нейтральную, или персональную.
Для эйдетической поэтики характерны всезнающий автор и готовый герой. Выражением предзаданной бытийной целостности героя становится образ-характер: образ человека, увиденный извне, с точки зрения другого, и виденный как «другой», а не как «я».
Рассмотрев 4 варианта словесного образа : европейский, индийский, японский и китайский, – С.Н.Бройтман выявляет инвариант словесного образа эйдетической поэтики.
По сравнению с эпохой синкретизма, в эйдетической поэтике слово перестает восприниматься как действительность и уже не совпадает с ней: «Слово продолжает оставаться чем-то субстанциональным, но это уже субстанциональность посредника, медиатора между человеком и Божьим миром» 1 . Человек может вступать в контакт с Богом и миром только через слово. Слово в эйдетической поэтике, во-первых, готово, во-вторых, это слово другого, или чужое слово, в-третьих, оно фиксировано.
В эйдетической поэтике образный язык обретает самоопределение и самостоятельность. Тропы отличаются друг от друга соотношением в них образа и понятия, конкретно-чувственного и отвлеченного начал. В числе тропов европейской поэтики исследователь называет метафору, сравнение, аллегорию, символ. Так, метафора представляет собой образ, объект сравнения, при опущенном субъекте; сравнение включает в себя субъект сравнения, его объект и компаративную частицу; при аллегории исходной и определяющей является более или менее отвлеченная мысль, которую образ должен иллюстрировать в качестве чувственного примера; символ соединяет в себе параллелистскую «бытийность» буквальность значения с иносказательностью особого рода.
Принципиально важным в эйдетической поэтике оказывается понятие «готовый сюжет », понимаемый следующим образом:
его архетип уже задан в мифологическом сюжете;
кумулятивный и циклический сюжеты сформированы, а новые типы сюжетного построения не возникают;
сюжет строится из готовых блоков-мотивов;
сюжет «пришел» к автору из традиции.
Эйдетической поэтике с ее нерасчлененностью образа и понятия присущ жанр овый канон. Существенной чертой жанра рассматриваемой эпохи состоит в том, что «литературное произведение мыслится лишь в форме жанра» 2 . Автором и читателем действительность воспринималась через призму определенного жанра, при этом жанр воспринимался как «идеальная модель, <…> заданной до начала «игры», некий «магический кристалл», через который преломлялась действительность». Литературное произведение теперь мыслиться лишь в форме жанра.
С.Н.Бройтман, прослеживая становление жанра как единства архитектонической и композиционной форм целого, различает «строгие жанровые формы», жанровые образования с фиксированной и заданной композиционной структурой (танка, хокку, газелла, притча и др.) и «строгие композиционные формы» (рондо, триолета, сонет), которые композиционно, но не архитектонически завершают произведение. Наряду с этими жанрами существуют свободные жанровые формы, тяготеющие к жанровому закону и не связанные с жесткой композиционной структурой, например, роман
Итак, значимость эйдетической поэтики можно свести к созданию единой жанровой системы, которая системна, иерархически упорядочена, закрыта, авторитетна и не допускает исключений.
Принципиальное отличие поэтики художественной модальности – со второй половины XVIII – начала XIX в. до сегодняшнего дня – от предыдущих этапов: открытие личности во всей ее самоценности и неповторимости. Личность в ее уникальности, «единственной единственности» (М.М.Бахтин) обусловили установку «на оригинальность художественности решения» 1 . Личность – это автономный самотождественный субъект.
Принцип художественной модальности, открытый в сентиментализме, можно определить через категорию «образа», который «сохраняет в себе разошедшиеся полюса автономных миров и сам оказывается полем, напряженно живущим между этими полюсами» 2 .
Поэтика художественной модальности – неканоническая стадия, т.к. на смену канону приходит «внутренняя мера», которая определяется «концепцией неготового мира», представлением о том, что «ничего окончательного о мире еще не сказано, мир открыт и свободен, еще все впереди и всегда будет впереди» 3 .
В субъектной сфере : появляется возможность создания «образа я в форме другого или другого в форме я» 4 .
Различаются первичный автор и субъекты авторского плана: рассказчик (лицо, которое замещает автора в качестве носителя повествования, но является и изображающим, и изображенным), образ автора (субъект речи, который наделен биографическими чертами своего создателя), повествователь (избранная первичным автором точка зрения на героя и события).
Герой предстает как «принципиально необъективируемая, внутренне бесконечная и свободная личность» 1 . В поэтике художественной модальности возникает проблема поиска авторской позиции, которая завершила бы героя и в то же время сохранила взгляд на него изнутри, видела его как субъекта. В романтизме это образ-личность. Романтический автор «видит героя как личность, но осознает его в категориях собственного «я», а не как другую личность» 2 , в результате автор «завладевает» героем. На уровне раннего реализма возникает неосинкретизм образа автора и героя, ставших его творческими ипостасями: здесь «образ автора и персонажи неслиянны, как „я“ и „другой“» 3 . В аналитическом реализме разрабатываются формы объективного изображения героя как полностью отделенного от автора, развивающегося по своим внутренним законам самочинного субъекта.
Достижением эпохи в области субъектной сферы – открытие М.М.Бахтиным диалогизма: из отношений субъекта и объекта отношения автора и героя переросли в отношения между субъектами. Особенности субъектной сферы приводят к возникновению «нетрадиционных, неклассических отношений между автором и героем» 4 . В лирике определяются представления о носителе высказывания: лирическое я, разновидность которого именуется лирическим героем. В прозе –«многосубъектный повествователь», тенденциями которого является поток сознания и преодоление представления об авторе как о самотождественном субъекте, который пребывает равным самому себе во временно м потоке повествования и «задан» с самого начала как готовый.
Обращаясь к словесному образу эпохи художественной модальности, С.Н.Бройтман признает центральной идею диалогизма: наряду с риторическим, т.е. одноголосым голосом, утверждается «двуголосое слово, ориентированное на чужое (другое) слово» 1 . Слово двуголосно и стилистические трехмерно, т.е. включает предмет; его отражение; отражение этого отражения, или образ образа. Итак, поэтическая модальность понимается как «специфически художественное отношение слова к действительности, при котором слово не может быть сведено ни к эмпирически-бытовому, ни к условно-поэтическому, ни к субстанциально-мифологическому смыслам, а выступает как их принципиально вероятностная, но эстетически реализованная мера» 2 .
В поэтике художественной модальности происходит дальнейшее развитие сюжета становления и связанное с этим «возрождение и переосмысление архаических событийных структур, создавшее возможность взаимоосвещения разных исторических «языков» сюжета» 3 .
На место модели «потеря – поиск – обретение» приходит другая: «ситуация – становление – открытый финал». Так, ситуация шире и многовариантнее архаической «потери», индивидуальная, конкретно-исторична. художественная модель ситуации вбирает жизненные события в себя и по-своему его разыгрывает. Становлению присуща внешняя и внутренняя процессуальность: «в него входит «конкретная» конструктивность вместе с историческим временем, благодаря чему и персонаж, и событие стали переменными величинами, а герой е его изменения приобрели сюжетное значение» 4 . Открытый финал по своей природе вероятностно множествен и в качестве своих исторических предшественников имеет принцип сюжетной неопределенности и символический сюжет.
Поэтика художественной модальности характеризуется преобразованием жанр овой системы и самой сущности жанра, происходит деканонизация жанров. Это связано с новым пониманием жанров: жанр уступает место ведущей категории поэтики – автору. В основе жанра лежит теперь «лично-родовой принцип»:
автор пишет именно произведение, а мы читаем автора. Жанровое самоопределение художественного сознания для автора становится итогом творчества;
произведение становится целым, а жанр – его вариацией.
Ведущим и первым жанром рассматриваемой поэтики оказывается роман. Принципы неканонических жанров реализуются в балладе и поэме, последняя имеет несколько разновидностей: лироэпическая поэму, лирическая поэму и лирический эпос. В каждой из них варьируются меры эпического и лирического начал, они отходят от родовой чистоты и неосинкретической тенденции
Заключение
Историческая поэтика, основы которой были заложены А.Н.Веселовским, получили продолжение в трудах В.М.Жирмунского, О.М.Фрейденберг, Д.С.Лихачева и С.Н.Бройтмана. Рассмотрев основные идеи исследователей, мы выявили сущность исторической поэтики, ее специфические черты, категории. Можно заключить, что принцип историзма, зародившись в рамках сравнительно-исторического литературоведения, стал ведущим в отечественном литературоведении XX в.
Список литературы
Бахтин М.М.Эстетика словесного творчества. М., 1979.
Бойко Н.В. Описание как проблема исторической поэтики //Вестник Харьковского университета. 1986. № 284. С. 77 – 82.
Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М, 1989.
Гей Н.К. Историческая поэтика и история литературы //Историческая поэтика: итоги и перспективы изучения /Под ред. Храпченко М.Б. и др. М., 1986. С. 117 – 127.
Горский И.К. Историческая поэтика в ее соотношении с другими литературоведческими дисциплинами //Историческая поэтика: итоги и перспективы изучения /Под ред. Храпченко М.Б. и др. М., 1986. С. 128 – 152.
Гринцер П.А. Сравнительное литературоведение и историческая поэтика //Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т.49. № 2. 1990. С. 99 – 107.
Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.
Жирмунский В.М.
